Неудача Кунцевича

— А где Ольга?

— В кабинете, с шоферюгами.

Стражник сразу погрустнел.

— Что за шоферы?

— Таксисты.

Филаретов, подошел к стойке и попросил чашку кофе. Просидев за ней четверть часа, он поднялся — отведенное на отдых время кончилось. «Черт, и в кабинет не зайдешь, после такой выходки она со мной и разговаривать не станет, — подумал стражник. — Придется манкировать службой. Может быть, пронесет, су-бригадир не появится. А не пронесет — и черт с ним, мне ее надо непременно увидеть».

В это время дверь кабинета открылась, и из него вышло несколько парней, один из которых — белобрысый мужчина лет сорока пяти — был Филаретову знаком по прежней службе.

— Федя! — узнал знакомец Филаретова, — рад тебя видеть! О, да ты при месте, — таксист потрогал его за форменную пуговицу с двумя скрещенными ключами, — поздравляю!

— И я рад встрече, Иван. Что празднуете?

— Тариф редюи[68] обмываем. Хозяин велел пассажирам скидку сделать в двадцать процентов. Они рады-радешеньки, а нам — хоть в петлю лезь. А от тоски у нас, русских, лекарство одно. Может быть, по рюмашке? Я угощу.

— Спасибо, Иван, но я на службе.

— Ну, как знаешь. А я, пожалуй, позволю себе еще. Эй, услужающий, капни-ка мне коньячку.

В это время из кабинета вышла Ольга, кивнула Филаретову, но не подошла, а села рядом с Верой.

Стражник направился к их столику.

— Добрый вечер, Ольга Аркадьевна. Вы позволите сегодня вас проводить?

— Благодарю, но меня уже ангажировали.

— Тогда позвольте прямо сейчас сказать вам несколько слов тета-тет.

Верочка встала:

— Пойду я носик попудрю, — и, виляя бедрами, удалилась в сторону дамской комнаты.

Филаретов наклонился к уху графини и прошептал:

— ГПУ знает, что Навахин не говорил по-испански. Вам надо уехать…

Губы графини искривились в презрительной улыбке:

— А я думала, признаетесь вы или нет, и если да, то как. Благородство решили проявить? Спасибо, месье Филаретов. И я вас попрошу, — пейте теперь кофе в другом месте.

— Но вы же сами… — пробормотал Федор Евдокимович.

— Прощайте.

Стражник вышел на улицу и побрел куда глаза глядят. На запоры и ставни он не обращал никакого внимания. В конце улицы, прислонившись к велосипеду и то и дело выразительно поглядывая на часы, стоял су-бригадир.

Когда в четверть шестого утра графиня Вербицкая вышла из бистро «К нам» и направилась в сторону метро, из-за поворота выскочил желтый двухместный автомобиль такси с красной крышей и на огромной скорости полетел в сторону Лели. Она обернулась и застыла в оцепенении. В это время в нее всем телом влетел высокий, атлетически сложенный молодой человек в светло-коричневом плаще последней моды, и они вдвоем упали на тротуар.

Оба тяжело дышали и смотрели друг на друга.

— Прошу прощения, мадемуазель, — сказал спаситель.

Он поднялся, помог подняться графине.

— Разрешите представиться, мадемуазель, — граф д’Эврэ.

Потом стал отряхивать свой плащ, увидел на нем огромную дыру и прекратил это занятие.

— Чертова служба, второй плащ на помойку!

Рассказывала Ольга Аркадьевна долго, потому что рассказ периодически прерывался рыданиями.

— Да не дружила я с ним, он из клиентов. Месье Корнилов — шофер, а они — эмигрантская элита, всегда при деньгах, и скупостью не отличаются. Как-то сидим мы с ним вдвоем за столиком, ликер пьем, болтаем, и он, как бы между прочим, говорит:

— Жалко вам Лару, Ольга Аркадьевна?

— Жалко, конечно, — отвечаю.

— И мне жалко, а особенно я о том жалею, что она до сих пор не отомщена, что убийца ее на свободе разгуливает.

— Не очень-то полиция его ищет, — говорю. — К нам один явился, порасспрашивал, ушел и больше не появлялся.

— Это я про вас ему говорила, месье комиссар, — обратилась графиня к д’Эврэ, — я же не знала тогда, как вы расследование ведете, сколько сил прилагаете, чтобы преступника сыскать.

— Я не комиссар, я инспектор, — смутился д’Эврэ. — Прошу вас, рассказывайте по существу, не отвлекайтесь.

— Прошу прощения, я в полицейских регалиях не разбираюсь. Так вот, ушел, говорю, месье инспектор, а второй раз полиция явилась только тогда, когда про связь Ларочки с месье Навахиным узнали, стало быть, убийство простой девушки мало полицию интересовало.

А шофер мне говорит:

— Так он потому он в первый раз и ушел, что никто из вас ему про дружбу месье Навахина с Ларой не рассказал.

— Кстати, а действительно, почему вы об этом факте ничего месье д’Эврэ не сказали в его первый визит? Может быть, он не спрашивал? — поинтересовался Рош.

— Спрашивал, но видите ли… Мы подумали, что незачем — месье Навахина же убили раньше Ларочки, стало быть, он ее убийцей быть не мог, а способствовать тому, чтобы ее имя трепали в газетах, нам не хотелось. Вот мы с Верой и промолчали. Дуры. Но потом же мы про Дмитрия Сергеевича рассказали, когда вы, господа, второй раз явились. Ах, если бы я тогда знала, что за человек месье д’Эврэ, я бы ему сразу всю душу открыла.

Она так посмотрела на инспектора, что тот покраснел.

— Прошу вас, мадемуазель, продолжайте, — нетерпеливо сказал Рош.

— Простите. Так вот. Упрекнул меня шофер, а потом и говорит: