— А что прикажешь с этим делать? Откупиться Кречетову я теперь позволить не могу, потому как усадьба как приз в пари заявлена и до его окончания я ею распоряжаться не могу. Ну подожду две недели, там придумаю чего. Только что тут придумаешь? Проиграть я не могу, а выигравшему — судьба усадьбой владеть, так, кажется, она в условиях пари говорила…
— Кажется? Ты что же, с перепоя условия забыл?
— Да я их и не слушал, — с досадой признался молодой человек.
— Идиот, — со вздохом произнёс собеседник.
— Да, ладно тебе, — отмахнулся Милованов. — Проиграть я в принципе не могу, так зачем напрягаться…
— То есть ты считаешь, что, заключив пари с видящей, ты можешь расслабиться и не напрягаться. Причём расслабиться настолько, что даже условия пари тебе не интересны?
— Как с видящей? — вырвалось у опешившего от известий Михаила.
— Ты что, не знал? — Вячеслав уставился на собеседника.
Глава 9. О чём шепчутся девушки?
— Анна! Ты где была? — Ольга встретила сестру яростным шёпотом.
— Гуляла! — огрызнулась та, не повышая голоса.
— Это ты маменьке рассказывать будешь! — продолжала шипеть Ольга. — К миловановскому дому ходила! Любка мне про то уже час как сказала! Что ты задумала?
Несмотря на то, что ночь выдалась ясной, а окно в девичьей комнате было распахнуто настежь, луна не могла разогнать чернильную тьму спаленки. Аннушка вздохнула. Зажгла свечу. Села на край кровати и неспешно, не обращая внимания на горящий укоризной и любопытством взгляд сестры, расшнуровала высокие ботинки. Мягкая кожа и плоская подошва делали их незаменимыми при длительных прогулках по просёлочным дорогам и лесному бездорожью. Девушка скинула обувь, с видимым удовольствием пошевелила пальцами на уставших ногах. Ольга брезгливо сморщила носик:
— Как ты можешь носить такое убожество? — в очередной раз спросила она, впрочем, скорее по привычке, чем всерьёз рассчитывая получить внятные объяснения.
Анна с содроганием представила себе, как она два часа шагает по ночному лесу в бархатных туфельках, держащихся на ноге при помощи атласных лент и честного слова, и ответила сестре неопределённым пожатием плеч. Стянула чулки. Встала, скинула с себя осточертевшее платье и нижнюю юбку и как была, в одном нижнем белье, прошлёпала босыми ногами за ширму. Наскоро ополоснулась прохладной водой и переоделась в белую батистовую сорочку. Затем села к туалетному столику и стала неспешно расчёсывать волосы, демонстративно не обращая внимания на сестру, которая устроилась в центре кровати, обняв поджатые ноги и упёршись подбородком в колени.
— Что теперь с нами будет? — потерянно произнесла Ольга высоким детским голосом. — Папенька вовсе разорился? Мы теперь бесприданницы? Должны будем в гувернантки идти или в компаньонки? А Николенька как же? Тебе хорошо, у тебя дар есть! Тебя в любой обители и без приданого с распростёртыми объятиями примут. А я как же? Да и не хочется мне в обитель… и за чужими детьми да стариками смотреть — тоже не хочется. Да и не умею я ничего… Читать романы на трёх языках да в модах разбираться — этого для гувернантки мало и для компаньонки немного…
— Да кто ж тебе наговорил такого? Глупенькая! — всплеснула руками Анна. Ей стало совестно. Взрослые, уйдя с головой в проблемы и их решение, даже не посчитали нужным объяснить всё младшим членам семьи, а те, не будучи глухими и слепыми, на основании услышанных обрывков разговоров сделали вполне определённые выводы.
— Любка с Марфой говорили, а я услышала, — потупив взор, призналась сестра.
— А нечего глупости всякие слушать, а потом ещё и повторять! — притворно нахмурилась Анна. Она пересела на кровать поближе к младшей сестрёнке, обняла и крепко, как в детстве, прижала к себе.
Маленькая Ольга страшно боялась грозы и, если таковая приключалась в ночное время, всегда прибегала в поиске защиты к сестре. Та никогда не подводила и зачастую они половину ночи сидели вот так — обнявшись. Анна гладила сестру по голове, нашёптывала какие-то утешительные глупости, а когда та немного успокаивалась, рассказывала захватывающие, иногда грустные, иногда весёлые истории. Татьяна Михайловна нежно любила своих детей, но если случались в их жизни какие-то беды и страхи, то младшие предпочитали обращаться за поддержкой к Аннушке, а сама она могла в этом отношении положиться только на бабушку.
— Дурочка! — шепнула Анна в мягкие шелковистые волосы сестры. — Разве можно саму себя так пугать. Никто нас на улицу выкидывать не собирается. И приданое у тебя будет, и немалое. Да ты на себя в зеркало погляди, глупенькая. Андрей Дмитриевич, а и не только он, буде такая необходимость, и в рубище тебя бы к алтарю повёл.