Неудача в наследство

Сверяя текст с красующимся на ладони Знаком, молодой человек выяснил, что он заключил с барышней Кречетовой трёхусловное пари. Некоторое облегчение Михаил испытал, прочитав, что треугольником с точкой в центре обозначают сутки. Итого у него в запасе целых восемнадцать дней для выполнения не пойми чего, не пойми как и не пойми зачем.

Кроме того, книжица пролила свет на то, как заключение пари стало вообще возможным. Оказалось, что свидетель необходим только на завершающей стадии, то есть ритуальное «ладоней касание» должно происходить на чьих-то глазах, а вот обсуждение условий вполне допускалось оставлять в тайне. А поскольку замочные скважины в его доме широкие, а глаза у челяди любопытные, то и свидетель или свидетельница вполне могли найтись. Непонятно только, как Анна Ивановна смогла подгадать с этим свидетелем, то ли нарочно подговорила кого-то, то ли сама такого эффекта не ожидала.

Расспрашивать домашних Михаил пытался, но те тряслись и молчали. Не к спеху, в общем-то. Успокоятся все, и ещё раз спросит. Помягче.

Ведь в принципе всё складывалось не так плохо, как могло показаться на первый взгляд. Потрясение от появления Знака на собственной ладони помогло развеять туман, застилавший события прошедшего вечера.

Вспомнился тоскливый приём у Веленских, Кречетов, бегающий за ним как собачонка на привязи, надоевший до зубовного скрежета со своим предложением сыграть по маленькой. И сама игра тоже вспомнилась. Прямо скажем — гордиться нечем, но Иван Петрович был так назойлив, так самоуверен и самодоволен, что первоначальное желание проучить его превратилось в необоримую потребность. Сам бог велел наказать Кречетова рублём, но усадьба — это, право слово, чересчур.

Раздался негромкий стук в дверь, после чего на пороге появился мсьё Нуи.

— К вашим услугам, милостивый государь! — произнёс он и отвесил нарочито подобострастный поклон, картинно держась при этом за поясницу. — Шего изволите?

Михаил поморщился:

— Заходи уже, паяц! Да дверь поплотнее прикрой!

— Как пошелаете, — вновь поклонился мсьё Нуи и захлопнул массивные двери.

— Ну и чего ты кривляешься? — нахмурился Милованов. — Обидел я тебя, так дай в ухо и дело с концом!

— Милостивый государь, как мошно? Обишатса нам ни по шину.

Милованов поморщился, как от уксуса, и поднялся из кресла.

— Славка! Прекращай! Ну дурак я! Признаю! — сверкнул глазами он. — Но ты тоже хорош, понимал ведь, что я в таком состоянии не то что тебя, отца родного не признал бы! Так зачем полез?

Мсьё Нуи вздохнул, тряхнул головой и как-то мгновенно преобразился. Не то чтобы стал выше, но маленьким уже не казался, живот чуть втянулся, линия подбородка сделалась чётче, а плешь — незаметнее. Перед Михаилом стоял не обрюзгший любитель кулинарных излишеств, разменявший полвека, а мужчина не более сорока лет, плотный, но не оплывший. Не имеющий во внешности ничего примечательного, настолько ничего примечательного, что взгляду не за что было зацепиться. При попытке всё-таки хоть что-то примечательное обнаружить внимание рассеивалось. Причём чем настойчивее попытки сконцентрироваться на лице мужчины, тем меньше удаётся разглядеть. Цвет глаз, форма носа, полнота губ — всё текло и менялось. Михаил перевёл взгляд с лица мужчины на верхнюю пуговицу его камзола, дождался, пока пройдёт головокружение, и, криво улыбнувшись, сказал:

— Вот сколько тебя знаю, а всё не привыкну.

— Мне вернуть мсьё? — ухмыльнулся мужчина, при этом не обнаружив и тени акцента в голосе.

— Ну уж нет! — вскинулся Михаил. — Терпеть его не могу! Ты где раздобыл столь гадостную личину?

— Поживёшь с моё — не таких типажей насмотришься!

— Хочешь сказать, этот пузырь реально где-то существует?

— Ну, то, что существует, я с уверенностью сказать не могу. Но вот лет десять назад существовал и вполне себе здравствовал, только носил не холуйскую ливрею.

— То, что ты со мной разговариваешь, позволяет мне надеяться, что я прощён?

— Надейся, — махнул рукой Вячеслав, носящий несколько неблагозвучную фамилию Огрызко, и плюхнулся на софу. — Но если и дальше будешь строить из себя идиота, я могу и передумать.

Михаил радостно потёр руки и вернулся в кресло. Едва откинулся на спинку, как тут же услышал ехидный голос друга.

— Украшеньице ты себе приобрёл знатное!

— Сам в восторге, — буркнул Михаил.

— Ты зачем с Кречетовым на усадьбу играл?

— Да чёрт его знает! Само как-то вышло. Я, признаться, потом собирался ему откупиться позволить за ящик коньяку «Премьере Куалите». Вещь дорогая, но с ценой за усадьбу не сравнится. А вот достать сложно, побегать бы ему пришлось знатно, чтоб к сроку успеть, зато уж запомнил бы, как к людям с игрой навязываться! Так-то… Только, веришь ли, утром у меня из головы не только коньяк вылетел, но и усадьба эта проклятая, и игра, и сам Кречетов в придачу!

— А пить надо меньше, — подняв указательный палец к потолку, протянул Вячеслав, явно кого-то копируя.

— Сам знаю… — в очередной раз вздохнул Михаил.

— Ну а теперь-то что будешь делать? С этаким-то рисунком?