Неудача в наследство

Аннушка вздохнула, за брата она переживала, радовалась и немножко завидовала. Для неё эта дорога была закрыта. Домашнее обучение и монастырь — вот и всё, что полагалось тем девушкам, у которых проснулся дар. В своё время Аннушка мечтала о том, что в Славии и для женщин откроют подобный лицей, но теперь, даже если её мечта осуществится, лично ей это ничего не даст. Возраст уже не тот. В Императорский Софийский лицей принимали молодых людей до 18 лет. Если дар обнаруживался позднее, то юношам грозило такое же обучение, что и даровитым барышням. Минимальный объем знаний для нелицеистов и нелицеисток был закреплён законодательно: несколько уроков по контролю, активации, азы составления и начертания знаков. Диплом прошедшим лишь домашнее обучение не полагался, но в реестр их включали, свидетельство давали. Без диплома на службу государственную не брали, но в качестве эксперта привлечь могли. Мужчинам ещё контору частную дозволялось открыть. Определённые обязательства в быту накладывались на всех.

Аннушка вспомнила Настасью и отправленное заявление. На сердце словно камень повесили. Даже дышать тяжко стало.

— Как я теперь так быстро гувернёра нового найду? — Иван Петрович стенаниями разогнал нелёгкие думы Аннушки. — Пока в ведомости объявление подам, пока напечатают, пока с кандидатами спишемся… Уж и лето пройдёт. Ежели бы не новые обстоятельства, то можно было бы и не спешить. Но теперь-то! Эх, любит род Кречетовых Шестиликая! Двое из детей — видящие. Не подвести бы теперь, не посрамить! Ни Божественное семейство, ни отечество!

Папенька метался по комнате из угла в угол, время от времени воздевал руки к высокому недавно белёному потолку.

— Не переживайте так, папенька. Николенька справится. Уж я-то знаю! И темы экзаменационные в своё время смотрела, и, чему Николенька обучен, оценить могу.

— Можешь?

— Конечно, и бабушка с Николенькой позаниматься рада будет. А по точным наукам можно Петра Ростиславовича привлечь, он давеча обмолвился, что начертательной геометрией и астрономией увлекается…

Отец постоял, покачиваясь с носка на пятку, поразмышлял, ухватив себя за подбородок, а затем перевёл на дочь посветлевший взгляд и милостиво разрешил:

— Хорошо, ты у меня девочка серьёзная, не подводила ещё ни разу! Доверюсь тебе и брата доверю. Занимайся! Он теперь на твоей ответственности! Готовь к экзаменам. Ты только учти, что до столицы путь долгий, недели за две в путь тронемся. Так что к этому времени, будь любезна, братца натаскай.

Иван Петрович ласково потрепал дочь по плечу и вышел из комнаты, мурлыча себе под нос что-то приятное и мелодичное. Аннушка смотрела ему вслед и мысленно пыталась ответить себе на вопрос, а собирался ли папенька всерьёз нового гувернёра искать или сразу на неё надежды возлагал?

Так, размышляя о мужском коварстве, она добрела до комнаты брата. Там было весело. Александра Степановна наслаждалась внезапно увеличившимся кругом общения, Ольга тоже пришла навестить брата, и Николенька разговаривал с обеими, иногда выполняя роль толмача. Аннушке все кивнули, но беседу прерывать не стали.

— А ведь чувствовала я что-то в последнее время! Замечала за тобой! Почто таился? Не признавался? — вопрошала Александра Степановна у внука.

— Да я сам не знал, бабушка! — бубнил тот, отводя глаза. — Мелькнёт, бывало, перед глазами что-то и погаснет… А то вдруг голос послышится и смолкнет. Я думал, мне с недосыпу мерещится! Я ж несколько ночей трактат Пирли читал… Я не знал, что это дар… Я вообще не думал, что в одной семье двое видящих одновременно могут случиться…

— Это да, это ты прав… Редкость неимоверная, — кивала полупрозрачной головой бабушка.

Ольга же, не слыша и не видя её, но догадываясь, о чём она толкует, спросила у сестры:

— А ты почему дар у брата не заметила? Я думала, вы, видящие, сразу друг друга замечаете...

Аннушка развела руками.

— Не сразу. И не всех. Когда дар просыпается, он нестабильный, горит всплесками, иной раз вовсе прячется. Заметить в первые месяцы очень трудно, только или случайно, или при помощи специального артефакта.

— Это ты длань Шестиликой имеешь ввиду?

— В том числе. В нашем храме — это длань Шестиликой, где-то — око Трёхликого, след Девятиликого… Дети их при входе в храм всегда касаются…

— Я думала, это обычай просто, — призналась сестра.

— Отчего? Отец Авдей не раз о том сказывал.

— Ну я его не слишком слушать люблю, ты знаешь. От его речей в сон клонит. Вот поёт когда, тогда — да! Душа летит! А рассказывает — скучно. Да и не помню я, чтобы от твоего прикосновения длань светилась…

— А мой дар обнаружился, когда мы в Крыльск с папенькой и бабушкой ездили. Ты мала была, с маменькой дома осталась. Мы в храм зашли, я след только тронула, там так сверкнуло! В нашем храме потом тоже дотрагивалась, чтобы ошибку исключить… Отец Авдей посмотрел, как оно всё мигает, и наказал мне больше длани не касаться, а то я эдаким представлением ему каждый раз службу срывать буду. Я и не касалась. Вид делала. А потом и возраст вышел.