Неудача в наследство

Наваждение схлынуло. Тени вернулись на свои законные места в дальние углы зала. Аннушка достала заранее приготовленные бумагу, грифель и стала тщательно копировать Знак, уродующий Настасьину щёку. Затем видящая отвернула покров с тела. Настасья лежала вытянув руки. Под левую приткнули свёрток. Присмотревшись, Аннушка узнала тот самый пояс, на котором сама зажигала знаки. Только теперь он утратил яркость. Стал бурым и заскорузшим. Тело Настасьи было облачено в традиционную широкую распашную рубаху с длинными рукавами, без ворота и завязок. Под тонкой тканью угадывались полосы повязок, плотно пеленающих тело от груди до колен.

Аннушка осторожно отвернула полы рубахи. Знак вышивальщицы, ещё недавно мерцавший на груди голубым светом, окончательно угас. Если раньше он был невидим лишь для обычных людей, то сейчас даже видящей требовалось приложить определённые усилия, чтобы разглядеть голубоватую дымку символов. Аннушка перерисовала и их. Не так давно она уже изображала этот Знак, но тогда она делала это по памяти, и не стала упускать едва ли не последнюю возможность перерисовать его с натуры.

Исчертив второй лист, Аннушка заботливо привела в порядок последнее земное одеяние несчастной вышивальщицы. Постояла, прощаясь, и вышла на воздух. Бабка Марья, дежурившая у порога, тотчас же скользнула внутрь, и через пару мгновений из зала вновь послышались слёзные слова прощальной песни.

— Водицы полить? — участливо спросил отец Авдей.

Аннушка кивнула. Из резного ковша полилась сверкающая чистотой, прозрачная, прохладная струя. Аннушка остервенело тёрла руки и смотрела, как вода стекает с них и с журчанием летит вниз, ныряет в изумрудную густую зелень травы. Уже там встречается с землёй, отскакивает от неё редкими мутными каплями, но основной своей массой остаётся там, под сенью листвы, впитываясь в чёрную жирную рыхлость.

Милованов молча стоял неподалёку и хоть и смотрел с неприкрытой тревогой, но с суетливой ненужной помощью под ноги не лез, за что Аннушка была ему благодарна. Вообще сосед её сегодня удивил. Причём не единожды. Уже одно то, что он открыто назвал слугу другом, не отрёкся от него, а, напротив, верит в его невиновность и старается предпринять всё возможное, чтобы очистить от несправедливых обвинений, настраивало Аннушку пересмотреть своё первоначальное крайне нелестное мнение.

Наконец вода в ковше, который отец Авдей двумя руками держал, иссякла, и Аннушка вытерла руки хрусткой, грубоватой, но безукоризненно чистой холстиной.

— Довольно, дитя. Довольно, милая, — мягко остановил её священник, отбирая тряпицу из растёртых докрасна рук. — Увидела что?

— Ритуал был, — подтвердила Анна.

Голос звучал грубо и хрипло, как никогда. Аннушка, смутившись, прокашлялась и уточнила:

— Старообрядческий. Кровный.

— Охти лишенько! Спаси, Шестиликая! Милосердна будь к детям твоим неразумным, — запричитал посмурневший отец Авдей.

— На бумаге бы зафиксировать, — подал голос Милованов. — С пояснениями.

— Зафиксирую, — успокоила его Анна, вымучивая бледную улыбку.

— Пойдёмте, с удобством вас устрою, с комфортом. За столом писать сподручнее будет, — со вздохом сказал отец Авдей и, подхватив обоих под руки, повёл в небольшую клеть, пристроенную к храму за колокольней.

В пристройке оказался маленький, но вполне уютный кабинетик, с полноценным рабочим столом и стеллажом во всю стену. На полках громоздились разновеликие фолианты.

— Книги храмовые, — пояснил отец Авдей, заметив недоумение во взгляде Михаила. — В этом мире всё учёта требует. И рождения, и бракосочетания, и смерти… Все равны. Стар и млад, богат и беден… Каждому человеку по несколько строк отмеряно. Вот только младенчикам, что мертвыми али слабенькими родились и до представления богам не дожили, отдельных строк не положено. Так, пара слов возле имени материнского… А и тут тоже все равны. Что крестьянка, что дворянка… И подле Настасьиного имени такие пометки имеются, и Мария Гавриловна в свое время не убереглась…

Отец Авдей умолк, бережно провёл рукой по корешку ближайшего фолианта и переключил своё внимание на Анну:

— Ты присаживайся, милая, пиши, — сказал он.

Аннушка устроилась за столом. Разложила перед собой выполненные в зале наброски и принялась за работу. Сперва хмурилась и прилагала определённые усилия, чтобы не отвлекаться на пристальный, прожигающий насквозь взгляд Михаила Николаевича. Затем полностью погрузилась в работу. Почти два часа в комнатке стояла тишина, нарушаемая лишь лёгким поскрипыванием остро заточенного пера, да редким покашливанием отца Авдея. Наконец Аннушка поставила последнюю точку. Взмахнула листом, торопя чернила высохнуть быстрее, сложила всё написанное и протянула Михаилу вполне солидную пачку.

Михаил с жадностью ухватился за бумаги, и в тот же миг и он, и сама Анна синхронно вскрикнули, отдёргивая руки, как от огня. Листы отчёта, над которым столь долго сидела видящая, разлетелись по всей комнате.