Неудачная реинкарнация

Младший сын тут же бросил работу, вытер руки тряпицей и осторожно потянулся. Понятно, спина. У всех гончаров – спина. Болит, в смысле. Такая уж профессия. И руки от сырой глины опухают, если не беречься. Как и у женщин, которым приходится много доить… Хорошо, что есть завет: после возвращения стада всякой работе конец! Иначе не было б здоровья в деревнях. Сразу понятно, что заветы давал человек, много поработавший сам. Знать бы еще, кто он. Кого благодарить, у кого просить заступничества? Ну не к Творцу же всякий раз обращаться с ерундой? Творец-то, надо полагать, и глины никогда в руках не держал! Да и есть ли руки у этого лодыря?! Ишь, какой беспорядок в подведомственном мире, а Он и не почешется!

Глава семейства вдруг сообразил, что стал ругать Творца совсем как сын-богохульник, и смущенно выкинул неподобающее из головы. Священник всё же.

– Стадо домой – работу долой! – неприлично радостно пропел младший сын и прошелся танцем по мастерской.

Танцевал здоровяк не очень-то, в отличие от работы с глинами, – но старался. Пол загудел от топота слоновьих ног, и нежно откликнулись вазы и блюда. Ничего, это пройдет. Просто – не нагулялся легиньх, не натанцевался вволю, не собрал еще свой букет восхищенных взглядов. Вот и дружинка его тоже ведь бегает каждый вечер на площадку, кружит синими юбками. Пусть танцует! Беременным танцевать полезно, и ребенок уродится веселым и шустрым. Вот Ялинька дзуда строгая и неприветливая, танцев сторонилась, и родился Санниэре таким же хмурым. И так же на танцы слегой не загонишь. Да и не умеет он… и вообще ничего не умеет, разве что драться.

Мастерские заперли. Сторожевых псов выпустили. Вот и всё. Пока мастера до усадьбы дойдут, женщины уже коров подоят. И усядется всё семейство за стол под навесом. Эльфов станут поддразнивать, на Яху с Хистом многозначительно поглядывать… благодать! Хорошо всё же, что уехали в свое время из города. Пусть и не по своей воле.

А каменные плиты на улице все же были кое-где вдавлены. Не усмотришь за всем! Хватило же дури солдатикам Любея гнать обозы в часть прямо через село! Вот и разбили мостовую! И патрули их пропустили как-то… да понятно, как: ребятки не из местных, у них и мысли не возникло поберечь сельское добро! А девки на них еще и заглядываются! Ну и что, что герои? Зато к деревенской жизни не приспособлены. Подхватит такой муж копье и усвистает по приказу на полгода – и кто тогда хозяйство удержит? Сосед? Ну, сосед, может, и не будет против утешить одинокую дзуду – но это и всё. Два хозяйства – это тебе не двух красавиц утешать, тут сил не хватит!

На площадке у кабака танцы еще не начались. Только слонялся полицейский патруль в броне. В броне…

Что-то неприятно царапнуло у гончара в груди. Какое-то предчувствие, что ли?

– Гребло! – строго сказал он. – Мостовые разбили по вашему недосмотру! Поправлять сами будете?

Долговязый полицейский в сомнении покосился на неподъемные каменные плиты:

– Может, любеевский сброд припрячь?

– Эти поправят! Им только навоз кидать от своих битюгов!

– Лады, сделаем сами! – вздохнул Гребло.

– Чтоб до завтра сделали, а не когда захочется!

– Я десятнику скажу – он найдет виноватых! – сообразил Гребло. – Они всё и поровняют! Мордами!

Калитку усадьбы перекрывала здоровенная бронированная фигура.

– Вы чего? – недоуменно спросил Кола. – Мне в свой дом пройти нельзя?

Спецназовец смутился и шагнул в сторону.

И снова кольнуло старого гончара. Опять броня! Понятно, что его усадьба охранялась – и еще как охранялась, но… но не так же явно!

Он оглянулся. По улице неторопливо брел полицейский патруль. Они что, так и шли за спиной от самой площади? И… верно, вон там еще что-то сверкает.

Он нахмурился и собрался устроить «Кулаку» небольшой допрос – но тут объявилась сама господиня Ялинька.

– А пройдем-ка в дом, муж мой! – многообещающе произнесла она.

Кола задумчиво оглядел супругу. Ну надо же! Юбка белая, да вся изукрашенная! И башмачки такие изящные! И платок этак томно на плече сверкает! На обнаженном плече, между прочим. Рубашечка такая, что, считай, и не скрывает ничего…

– Что не так?

– Юбка белая, – хмыкнул Кола. – Ну, я рад, что не синяя. Пока что.

Женщина смутилась и оглянулась на охранника. Тот состроил бронированную физиономию, в смысле опустил забрало, чтоб скрыть ухмылку. О давнем увлечении хозяйки эльфами в общем-то знали. И – к чему это привело. А эльфы как раз сейчас как раз здесь и обретались!

– Пень старый, а все надсмехаешься, как в юности! – рассердилась господиня и утолкала мужа в дом.

– Кола! – возмущенно зашептала она. – Да поговори ты с ним! Совсем мальчик голову потерял – а так нельзя!

– Какой мальчик? – не понял Кола. – Эльф, что ли? А который из них? Или все сразу, как у них принято? Ну, я их очень даже понимаю… и поддерживаю… я и сам от тебя голову потерял… вот прямо сейчас…

– Вот прямо сейчас я тебе как врежу! – прошипела хозяйка и оттолкнула шаловливые руки. – Я про Хиста!

Гончар сразу посерьезнел и задумался.