Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева

Риторика Кремля по форме и по содержанию начинала напоминать опасные формулировки середины 1960-х гг., до начала разрядки. Усталость и раздражение смертельно больного Андропова сквозили в тексте. В закрытом послании к лидерам стран Варшавского пакта утверждалось, что Вашингтон «объявил "крестовый поход" против социализма как общественной системы. Те, кто отдали приказ о размещении новых систем ядерного оружия на наших границах, оправдывают это безрассудное дело дальними практическими целями»^{1030}. 23 ноября 1983 г., выполняя инструкции из Кремля, представители СССР покинули проходившие в Женеве переговоры по ограничению вооружений. В последнюю минуту дипломатам из МИД и специалистам из Генштаба удалось убедить членов Политбюро не хлопать дверью и оставить для СССР возможность вернуться в будущем за стол переговоров^{1031}. 16 декабря, когда члены советской делегации на этих переговорах пришли в больницу навестить Андропова, тот сказал, что Советский Союз и Соединенные Штаты впервые после Карибского кризиса находятся на пути к прямому столкновению. Он пожаловался на то, что администрация Рейгана делает все, чтобы обескровить СССР в Афганистане и не дать советским войскам оттуда уйти. «Если мы начнем делать уступки, наше поражение неминуемо», — задумчиво и мрачно произнес умирающий генсек^{1032}.

Тем временем к американскому президенту из ЦРУ поступали тревожные сигналы о том, что США своими действиями создали опасную напряженность в отношениях с СССР. К тому же на Западе ширилось антивоенное движение, и Рейган решил, что надо сделать еще одну попытку начать переговоры с Советами. Уверенный в том, что Кремль разделяет его стремление избежать ядерной войны, он в январе 1984 г. произнес речь в духе примирения: предполагалось, что она станет «первым шагом к окончанию холодной войны». Госсекретарь Джордж Шульц, советники президента Роберт Макфарлейн, Джэк Мэтлок и другие члены команды Рейгана не разделяли экстремистских взглядов директора ЦРУ Кейси и главы Пентагона Уайнбергера, желавших использовать войну в Афганистане для подрыва советской системы. Умеренные в администрации, включая экспертов по СССР, считали, что Соединенным Штатам не следует оспаривать законность советского строя, равно как и добиваться над ним военного преимущества, а также оказывать давление на советскую систему с целью ее развала. Они выработали основу для будущих переговоров, состоящую из четырех частей: отказ от применения вооруженных сил в международных спорах, уважение прав человека, взаимный обмен информацией и идеями, а также сокращение вооружений^{1033}. Однако руководство в Москве, ожесточенное прежними действиями США, продолжало считать, что администрация Рейгана является заложницей тех сил, что «жаждут крови» Советского Союза и стремятся к окончательной победе над ним. Советские руководители не заметили перемен в Белом доме. В том же сентябре 1984 г., когда Громыко впервые после инцидента с корейским авиалайнером собрался встретиться с Рейганом, он сказал своим помощникам: «Рейган и его команда взяли курс на развал социалистического лагеря. Фашизм поднимает голову в Америке»^{1034}.

Глава внешнеполитического ведомства СССР, видимо, полагал, что советско-американские отношения скатились до самого низкого уровня с начала 1950-х гг. Тем не менее он был убежден, что в государственных интересах вести диалог с американским руководителем необходимо. Добрынин пришел к заключению, что «воздействие жесткой силовой политики Рейгана на внутренние дебаты в Кремле и на эволюцию советского руководства дало эффект, прямо противоположный тому, на который рассчитывали в Вашингтоне. Американская жесткость привела к усилению тех сил в Политбюро, Центральном комитете и в силовых ведомствах, которые мыслили в таких же категориях жесткого силового давления»^{1035}. Автор этой книги, работавший в то время младшим научным сотрудником Института США и Канады в Москве, имел возможность наблюдать, какую серьезную озабоченность у экспертов-американистов вызвало заявление Андропова, фактически отвергавшее возможность договориться с администрацией Рейгана. Вместе с тем американская официальная риторика в духе антисоветского «крестового похода» раздражала даже тех, кто обычно ратовал за улучшение американо-советских отношений. Впервые за многие годы в стране поползли слухи о большой войне. Люди, особенно в провинции, опять, как и до наступления разрядки, начали задавать лекторам из Москвы тревожные вопросы: «Будет ли война с Америкой? Когда она наступит?»^{1036}.