Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева

Во взглядах Андропова на советско-американские отношения мрачный реализм сопрягался с глубоким пессимизмом, что, скорее всего, объясняется его карьерой при Сталине и многолетней работой в КГБ. Но эти взгляды резонировали с настроениями многих советских людей и влияли на внешнюю политику. Неизвестно, куда бы завел «курс» Андропова, если бы он прожил подольше. Но больной генсек умер 9 февраля 1984 г. Его преемником стал 73-летний Константин Устинович Черненко, опытный аппаратчик из ближайшего окружения Брежнева. Черненко был тоже безнадежно болен: страдал от жесточайшей астмы и спасался транквилизаторами. Первое же его появление на телеэкране не оставило ни у кого сомнений, что он останется на своем посту недолго. В период пребывания Черненко в должности генсека Устинов и Громыко сохранили за собой монопольные позиции по вопросам безопасности и международной политики. Стареющее Политбюро уже не скрывало ностальгии по сталинским временам и даже нашло время, чтобы обсудить и одобрить вопрос о восстановлении Молотова в КПСС. При этом Устинов нещадно ругал Хрущева за развенчание Сталина, считая, что все беды СССР с международным коммунистическим движением произошли именно из-за этого. Он даже предлагал переименовать город Волгоград снова в Сталинград. К своему сожалению, лидеры Кремля не могли вернуть то время, когда они были молоды и полны сил и когда Советский Союз казался неприступной твердыней, а советский народ был готов бесконечно жертвовать собой, преодолевая жизненные тяготы^{1037}.

В Генштабе не было единодушного мнения по поводу адекватного ответа на стратегическую оборонную инициативу Рейгана. Часть генералитета считала, что для сохранения военного паритета с США необходимо увеличить военный бюджет. По официальным оценкам, прямые военные расходы, включавшие в себя стоимость содержания армии и вооружений, уже достигли 61 млрд. рублей и составляли 8% ВВП и 16,5% бюджета государства. Однако, если верить Брежневу, общие расходы на оборону, включая непрямые траты, были в 2,5 раза больше, достигая 40% от бюджета. Это была большая доля, чем в 1940 г., а ведь тогда Советский Союз изо всех сил готовился к большой войне. Несложные вычисления показывают, что при неизменном ВВП любое резкое повышение издержек на оборону неминуемо влекло за собой столь же резкое снижение уровня жизни населения. Это означало нарушение властью негласного социального пакта, заключенного с народом, — принципа «живи и давай жить другим»^{1038}.

В доступных советских архивных документах нет ничего о дискуссиях в Политбюро по вопросу о военных расходах. Однако известно, что начальник Генерального штаба СССР маршал Николай Огарков предпринял было попытку обсудить этот вопрос на заседании Совета обороны. Он критиковал военно-промышленный комплекс, которым руководил Устинов, за неповоротливость. По мнению маршала, ВПК занимается неэффективными и слишком дорогостоящими гигантскими проектами, а стремление «оборонки» поспеть за США в гонке вооружений самоубийственно. Вместо ответа на критику Устинов отправил Огаркова в отставку, тем более что неуступчивый маршал долгие годы был бельмом на глазу у министра обороны. По непроверенным данным, в Кремле кое-кто даже предлагал перейти на 6-дневную рабочую неделю и создать специальный «оборонный фонд», чтобы получить дополнительные средства на программу перевооружения. Но в итоге эти предложения были оставлены без внимания^{1039}. Политбюро уже не могло отказаться от социальных уступок трудящимся, сделанных в хрущевско-брежневские времена. Возврат к старым мобилизационным методам был невозможен.