Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева

Особенно резко высказываются об этом советские дипломаты Анатолий Добрынин и Георгий Корниенко, заявляя, что Горбачев «растратил переговорный потенциал советского государства» в обмен на преходящую популярность и добрые отношения с западными государственными деятелями. По мнению Добрынина, западные политики извлекали выгоду из слабости Горбачева. После 1988 г. Горбачев спешил окончить холодную войну, так как это было необходимо ему лично, чтобы прорывом на международной арене компенсировать не оправдавшиеся надежды на улучшение жизни у себя в стране. А в результате «дипломатия Горбачева часто не могла добиться выгодных соглашений в переговорах с Соединенными Штатами и их союзниками»^{1185}. Корниенко уверен, что поспешный шаг Горбачева по созданию новой политической системы в стране объясняется его излишней чувствительностью к мнению и советам Запада. Горбачев-политик страстно хотел, чтобы его называли не «вождем коммунистической партии», а «президентом СССР», легитимным лидером государства^{1186}.

Как со всей очевидностью явствует из записей бесед Горбачева с иностранными руководителями, после 1988 г., если не раньше, общение с самыми разными западными лидерами, от социал-демократов до ярых антикоммунистов, стало для Горбачева ключевым источником психологической поддержки. В этих людях он находил понимание, готовность прислушаться и, что немаловажно, способность оценить грандиозность масштаба осуществляемой им перестройки — то, чего ему так не хватало среди коллег по Политбюро и даже среди собственных помощников-интеллектуалов.

Поклонники Горбачева подтверждают наличие у него подобной психологической зависимости от Запада. Фурман признает, что эта зависимость была и имела опасные следствия. «Во-первых, внимание Горбачева чрезмерно отвлекается на Запад. Он явно отдыхает душой во время частых поездок, в то время как в стране нарастают оппозиция и хаос». Тот же автор отвергает утверждение о том, что Запад использовал Горбачева в своих интересах и ускорил распад СССР. Однако он сожалеет, что Горбачев чрезмерно прислушивался к мнению западных коллег. Было бы лучше для страны и «правильно понятых» интересов самого Запада, «если бы Горбачев проявлял к нему большее безразличие» и критически подходил к рекомендациям американских, западногерманских и других европейских политиков^{1187}.

Президент Джордж Буш, госсекретарь Джеймс Бейкер и посол США в Москве Джек Мэтлок признают, что действительно оказывали значительное влияние на Горбачева, но всегда отрицали, что имеют какое-либо отношение к резкой смене его внутриполитического курса и последующему развалу Советского Союза. Уже после кончины СССР Мэтлок напишет: «Если бы это было во власти США и Западной Европы — создать демократический союз из советских республик, то они бы с удовольствием это сделали»^{1188}. Однако совершенно очевидно, что пылкие прозападные настроения Горбачева не совпадали со сдержанным прагматизмом большинства его западных коллег. Политика американцев и западноевропейцев по отношению к Советскому Союзу основывалась не на неких идеях, мессианских планах и личной порядочности, а на геополитических, экономических и военных интересах их государств.

Нежелание применять силу

Еще одна личная особенность Горбачева, которая приводила в недоумение современников и очевидцев, — это его органическое отвращение к применению силы. Разумеется, скептическое отношение к использованию военной силы в ядерный век разделяли многие сторонники «нового мышления»^{1189}. Можно сказать, что пацифистские настроения были присущи всему поколению «шестидесятников», хорошо помнивших войну с Германией и ее колоссальные жертвы. Разрыв поколений здесь был особенно ощутим. Например, бывший министр иностранных дел А. А. Громыко, по словам своего сына, считал Горбачева и его сторонников «марсианами», людьми не от мира сего за то, что они проповедовали отказ от ключевого принципа «реализма». «Представляю себе, в каком недоумении находятся США и другие натовцы. Для них загадка, как Горбачев и его друзья в Политбюро не понимают, как используется силовое давление для защиты своих государственных интересов, — признавался он сыну. — В кризисных ситуациях дозированное применение силы оправдано… Если гордишься своим пацифизмом, не садись в кресло руководителя великой державы»^{1190}.