Неудержимолость

Вот что зовут любовью с первого взгляда,
что так отчаянно, не-по детски похож на твой.
Вот это. Да. Так, что потом – никакой не надо.
Я двадцать лет дышу на санкт-петербургский ладан
и даже Бог от него чихает над головой.

Но детям свойственно набирать высоту и силу.

Фокусировать взгляд, настраивать свет и звук.
Когда меня чьи-то чужие губы зовут красивой,
я вся – спасибо, большое тебе спасибо.
За то, кто я. За то, как меня зовут.

Мне очень страшно, что происходит там, в нашем доме,

чьи окна светят мне маяком у большой реки.
Его значение для меня приравнено к аксиоме,
когда я где-то за тысячу вёрст набираю номер
и раздаются протяжно гудки, гудки.

Ничья рука, что не держала мою с рожденья,

ни чье-то сердце, что бьется пылко и горячо,
не уберегут меня от возможной потери тени,
от финки страха, пырнувшей в солнечное сплетенье,
от жизни, прожитой непонятно и ни о чем.

Любая сутра читается мной без приставки «кама».

Когда, высь рассекая, я рассекаю бровь,
тогда становится дом приравнен ко храму.

Я обещаю вернуться скорее, мама.

Вернусь. И уеду. Чтобы вернуться вновь.

A song, И. А. Бродский

Перевод Стефании Даниловой

Взяться б тебе, мое чудо,
рядом из ниоткуда.
Ты будешь сидеть на диване,
а я не буду.
И были бы голубы
на твоем платке мои слезы,
хотя это могло бы быть
и наоборот, серьёзно.

Тебе бы радовать глаз мой.

Мне бы не знать отказа.
Ты будешь в моей машине
жать на педаль газа.
Отыщемся в бездорожьях,
непознанных побережьях.
Или вернемся, хорошая,
где счастливы были прежде.

Стань мне благою вестью,

хочу быть вместе.
С тобою смотреть на звезды,
забыв имена созвездий,
на падение в водные недра
луны с щербатым краем,
как падает в щель монета,
когда тебя набираю.

Хочу быть тобой согретым

в полушарии этом,
где пью на крыльце пиво
зимой и летом.
Смеркается. Чайки с мальчишками
соревнуются в оре.
Что, если забыв, услышу
смерть, поющую в хоре?

«Серый плацкарт, чёрный перрон, белокаменный город…»