Неудержимолость

Как стояла она под окнами до рассвета, знает только
дуб многовековой,
что растет возле дома зимой и летом под фонарной
лампой бестеневой.
У нее была его красная зажигалка, у него было все,
что она могла
подарить – а было ей ничего не жалко, перед ней
всегда расступалась любая мгла,
алкогольный морок, безденежье и болезнь.
Он припас для нее два жестоких слова: «не лезь,
не лезь».
А она все лезла то в окна, то на рожон, и благодарила,
что был с ней честным,
отводила ладонью призраки бывших жён, а потом
исчезла.

Наступает святая ночь в голубиных перьях с тридцать

первого на первое января.
Все его любови, надежды, веры вдруг выходят замуж,
ни слова не говоря.
Он выходит с работы, откуда его уволят
через день, он не знает о том ещё.
И свидетельство невыразимой боли скатывается в
джунгли небритых щёк.

Молодой человек, с которым идёт она, не похож на него

самого ничуть.
И глаза у неё сияют, как рождественских два окна, и она,
склоняясь к него плечу,
синей птицей щебечет о том, о сём, о десятом и пятом,
о чем ему не понять,
про дары инквизиции, ягодный чернозём, и какой —
нибудь старославянский ять —
и того, чьё окно на неё не пролило света, узнаёт, но виду
не подаёт.

Он себя ощущает израненным и раздетым, и мороз

щипает, как медицинский йод,
мимо едут маршрутки в центр, налитые людьми,
как грозди спелого винограда,
мимо едет история, он плетётся в самом конце парада:

«Как так вышло, что ты ни капельки мне ни рада?

Брось его, оглянись; я же тебя и правда
никогда не любил, жизнь меня ничему не учит,
но кого в этом новом году я теперь буду мучить?»

Бог молчит нахмурившимся проспектом и прощает его.

На всякий пожарный случай.

«Ты шатаешься переулками, зол и болен…»