Неудержимолость

Любят тех, кто любит только
самого себя, и точка.
Кто – единственная долька.
Единичка, одиночка.

Я герой второго плана.

Или третьего. Не помню.
Смысла нет быть самым главным
в фильме, что никто не понял.

Главгерой умрёт в начале,

дальше зомби зомби зомби.
В кинозале замолчали.
Поцелуй воздушный в лобик.

Героиня лепетала

о мудачестве и блядстве.
Парус белый. Парус алый.
Научили бы влюбляться.

А другая героиня

о душЕ запела в дУше.
Я не слышал это имя.
Я бы шум воды послушал.

Я хочу быть самым серым

закулисным кардиналом.
Дирижировать по нервам,
не расплачиваясь налом.

По старинке быть в сторонке.

Вне хай-вея и вай-фая.
В барабанной перепонке
тишину воссоздавая.

Мне осталось ждать немножко.

Зал, не дожидаясь титров,
стелет красную дорожку
для того, кто самым хитрым

оказался в этом фильме,

не показываясь в кадре,
не играя с простофилей
в несвятого невпопадре.

Задний ряд, как по команде,

перестанет целоваться.
Я завязываю бантик
на букетике оваций.

Я здесь буду править балом.

Не готовь для слёз манжеты.
Самым серым кардиналом
выпускаются сюжеты

о любом из предыдущих.

О любом из настоящих.
Все, что ты зовешь грядущим,
в мой давно сыграло ящик.

Получите. Распишитесь.

Семиструнно, синестранно.
Никуда вы не спешите:
Вы прикованы к экрану!

Смысл, который я ищу

Наш северо-неверный регион
охвачен тьмой перегоревших пробок.
Не явится на помощь легион
спецназовцев внутрь черепных коробок,
они – как спичечные коробки,
промокшие в болотистом кармане,
того, кто нас с тобой опять обманет
и не подаст ни хлеба, ни руки.

Захлестывает чёрная волна по самые глаза

тысячелетье.
Давай, прошу, поговорим о лете.
Сезоне года. Не реке без дна.

Не выпускай из рук моей руки,

что протяну к тебе скорей, чем ноги,
что обивают мшалые пороги грозящей наводнением
реки.
Не вычитай! Вычитывай… меня.
Я – это всё, что у меня осталось.

Хватило бы там, вдалеке огня,

что обращает в топливо усталость!

Наш соцреалистический сюжет неумолимо движется

к развязке,
я больше не придумываю сказки и больше не могу
молчать уже.

А, нет, еще немножечко могу.

Мне очень страшно за бесчеловечность.

Пусть жизнью обратится слово вечность,
проклюнувшись в растаявшем снегу.

Держи меня, как держат автомат,

и я не осекусь,
как постоянно
на полуслове было полупьяно.

Держи меня как можно выше над

волною цвета траура и угля,
чтоб камень, что на сердце, лег в пращу.

И мне не важно, кто ты – враг ли, друг ли,

когда ты – смысл, который я ищу

Последнее штормовое предупреждение