А были помоложе мы, никем не подытожены,и в штабеля не сложены, пронзали небо лбом,и чувствовали разное, нисколечки не властноенад нами, столь прекрасными, как вся твоя любовь.И как любили – боже мой, такие ясноглазые,и не имели прошлого, и каждый был любой.А небо было пористым, и ветер дул напористо,и был он весь аористом чужого языка,как зубы нас расшатывал; мы челюстями сжатыми,как пионервожатые, держались за закат,и пили куболитрами, и были, в общем, хитрыми,закат свалился титрами и убран был под кат.А стали мы тяжелыми, попадали, как желуди,в зелено-красно-желтую прихожую земли,валились, будто в ноженьки, да умерли немноженько,и все слова для боженьки рассыпали в пыли.Мы жили, как преступники, а сдохли, как заложники,теперь вы нас пристукните, раз мы вас не смогли.Идет лесник, качается, похмелье не кончается,и впору б нам отчаяться, да только все никак.Он видит нас;раз – крестится,два – крестится,три – крестится,как будто бы прелестница пред ним стоит, нага.Мы образуем лестницу, до неба расчудесницу.а он двенадцать месяцев стоит у ней в ногах.