«Неудобное» искусство: судьбы художников, художественных коллекций и закон. Том 1

«Я уже давно хочу написать о Ван Гоге и, безусловно, сделаю это в один прекрасный день, когда буду в настроении, а пока я расскажу о нем, или, вернее, о нас обоих кое-что, могущее развеять некое заблуждение, существовавшее в определенных кругах. (Курсив мой – А. Б.)

…Оба брата Ван Гоги оказались в таком положении, и нашлись люди, которые – одни злонамеренно, другие по своей простоте – обвинили меня в их безумии»[23].

Не лишено любопытства и то обстоятельство, что в одних случаях автор ссылается на запамятование определенных, порой весьма существенных деталей. В других же, напротив, он рассказывает о такого рода деталях в мельчайших подробностях. И, наконец, в качестве «очевидца» Гоген порой повествует о событиях, при которых он, по его же собственным словам, не присутствовал.

Например, по поводу пребывания в Арле и проживания в доме Ван Гога рассказчик утверждает: «Сколько времени мы были вместе? Не могу сказать, совершенно забыл». (Курсив мой – А. Б.)[24].

На подобные особенности рукописи Гогена в литературе уже обращалось внимание. В частности, Пьер Декс писал: «Хронология в „Прежде и потом“ не выдерживает критики. Ни малейшего упоминания о том, что все эти события происходили накануне Рождества. В городе никаких приготовлений к празднику. Возможно, напряженные отношения с Винсентом занимали все мысли Гогена, и он ничего вокруг не замечал? Или, занятый мыслями о самооправдании задним числом, он накапливал и более или менее сознательно подтасовывал факты? Он представляет дело так, будто вечером 23 декабря он находился один, и между ними все было кончено, не упоминая, что уже собирался ехать. Хотя это ясно из рассказа о событиях, последовавших за злополучным скандалом со стаканом, и о заявлении, сделанном им Тео.

Согласно версии, сообщенной Бернару, Винсент именно после нападения на Гогена на площади, а не после того, как запустил в него стакан, схватил бритву, чтобы покалечить себя». (Курсив мой – А. Б.)[25].

Повествуя о тех же событиях, автор известной монографии о Ван Гоге Н. А. Дмитриева верно обращала внимание на то, что подробности случившегося нельзя считать вполне выясненными.

«Обычно их основывают на все тех же воспоминаниях Гогена…

В этом рассказе много неточностей, начиная с того, что эпизод с брошенным стаканом произошел не накануне, а много раньше… Конечно, за 15 лет Гоген мог забыть и спутать детали. Но главная „деталь“ – действительно ли Ван Гог преследовал Гогена с бритвой в руках?» (Курсив мой – А. Б.)[26].

В отличие от Н. А. Дмитриевой, мы полагаем, что «главная деталь» все же заключается несколько в ином: кто на самом деле отрезал ухо Ван Гога? Впрочем, об этом чуть ниже.

Дж. Ревалд в своей книге «Постимпрессионизм» приводит ранее не публиковавшееся письмо Эмиля Бернара к Альберу Орье, написанное не через 15 лет, как «Прежде и потом», а тогда же, «по горячим следам» этого события. Бернар рассказывает о происшедшем со слов Гогена, только что вернувшегося из Арля в Париж:

«Я бросился к Гогену, и вот что он мне рассказал: „Накануне моего отъезда[27] Винсент побежал за мной, – дело было ночью, – а я обернулся, потому что Винсент последнее время вел себя странно и я был настороже. Затем он сказал мне: „Ты неразговорчив, ну и я буду таким же“. Я отправился ночевать в гостиницу, а когда вернулся, перед нашим домом собралось все население Арля. Тут меня задержали полицейские, так как весь дом был залит кровью. Вот что случилось: после моего ухода Винсент вернулся домой, взял бритву и отрезал себе ухо“»[28].