Неудобные люди

До его прихода она успела поужинать разогретым вчерашним, попыталась поговорить с дочерью

(– Как дела?

– Да нормально.

– А в школе как?

– Так же.

– Как дела у твоего… у Макса?

– Лучше всех.

Крис защищалась от беседы кружкой с, вероятно, чаем. Чаем. Настя стояла у входа в комнату дочери, чувствуя, что на эту территорию дальше она пройти не может. Когда произнесла имя Макса, немного вздрогнула. Иногда она вспоминала ту их встречу – у кабинета Клары Леонидовны. Узкие ножки, узкие ручки, дунь ветер – снесет, скрутит, переломает. Разве так выглядят мужчины? Даже подростки. Разве так они должны выглядеть? В Настином детстве мужчины были мужественнее.

В Настином детстве мужчины были мужчинами.

Иногда она вспоминала ту их встречу – и хотела перекреститься. Хотя в Бога и не верила. Точнее, о нем не думала.

– Как твоя подготовка к экзаменам?

Крис посмотрела поверх кружки.

– Мам, нормально. Мы на уроках готовимся.

– Это всё-таки серьезно.

– Это всё-таки не ЕГЭ.

– Ладно.

Настя знала, что уговаривать дочь бесполезно. Она и школу-то не любила и считала учебу каторгой. Уж экзамены ее не волновали точно. Ладно. В конце концов, действительно не ЕГЭ. Настя закрыла дверь в комнату дочери.)

, скоро и он пришел.

– Привет, – скользящим вбок поцелуем. – Ты чего так поздно?

– На работе задержался. Тебе можно, а мне – нет?

– Тебе тоже можно, – постаралась улыбнуться Настя. Подозревала, что получился шакалий оскал. – Иди поешь.

– Я уже поел.

Ночью, когда засыпали, они засыпали, отвернувшись в разные стороны. Засыпали на разных полюсах. В последние месяцы будто становилось всё холоднее, хотя уже приближалось лето, но и оно не обещало ничего хорошего.

* * *

Они шли по неширокой аллее парка, укутанные и робко румяные, у одной изо рта постоянно вылетал пар, потому что она говорила, у второй – сигаретный дым, клубящийся безуглыми фигурами.

– И ты понимаешь, я вообще не представляю, что с этим делать, – жаловалась Настя маме. – С Сережей у нас всё хуже и хуже, он как будто отстраняется. Кристина домой приходит только поспать. Ну, а про ее нового дружка ты помнишь, я говорила.

– Я слышала, такие сейчас на каждом углу, – задумчиво покачала головой мама и оглянулась, будто они говорили о шпионах, которые могут подслушивать из любого ближайшего заснеженного куста.

– Вот, нашла себе и шляется с ним. – Настю передернуло. То ли холод, то ли что. Хотя уже середина весны. – Ну так вот, а домой когда приходит, закрывается у себя, а со мной ниалё.

– Возраст, возраст такой. Гормоны в промежность бьют, вот и шляется со всякими. Ты и сама была, помнишь, какой…

– Ой, тут вот не надо! Я была золотым ребенком. Всё сама делала, пока ты с мужиками по барам таскалась!

– Тихо, тихо, – затягивалась сигаретой мама. – Для себя тоже нужно успеть пожить.

– Тут уж ты точно справилась.

– Слушай, может, мне с ней поговорить?

– Да поговоришь! Она не слушает. Да и о чем ты с ней поговоришь.

– М-да-м. А с Сережей хуже, говоришь – в смысле? Что там может быть хуже-то? Есть куда?

– Очень смешно. Он злится. Злится, что только я заставила его поставить меня на первое место, как сама же и убежала. Кажется, он плюнул вообще на всё. Сам приезжать стал позже. Говорит, работа, а мне кажется, это назло мне.

– Да он не стал бы.

– Я даже с приятелем с его работы попереписывалась, поспрашивала…

– Ну?

– Ничего не знает.

– Н-да. Шпионка из тебя вышла бы первоклассная. Пытай не пытай – один хрен ничего не расскажешь. Не знаешь сама ни черта потому что. Мужик-то ведь хороший, я тебе тогда еще говорила.

– Они все у тебя хорошие. – Настя повела по боковой дорожке – скрюченные кусты, разукрашенная граффити стена от старого разрушенного особняка. – И сколько их пришлось сменить.

– Изнашивались.

– Не знаю я. Ну, и я приезжаю домой, и даже поговорить не с кем. Будто не у себя дома, а… в чужом каком-то мире будто живу. И Дима еще… родители долбанутые. Такой парень классный, а они его в интернат. А сами – загорать. Я тоже, может, хотела бы всё бросить к чертям и уехать, но я же здесь.

– Ну, душенька, знаешь ли…

– Я уже и уволиться думала, но не могу же я вот так. Только пришла. И Дима на меня надеется, у него дома ад кромешный, а так хоть я.

Мимо проходили редкие черные люди, за ними летел слабый ветер. Дорожка парка, изогнувшись, выпрямилась, вдалеке завиднелись два бегуна.

– Да и вообще – зачем устраивалась тогда, если через пару месяцев увольняться.

– Нет, об этом не думай. – Мама всё знала лучше. – Не думай увольняться.

Настя промолчала. Мама потушила сигарету об урну и кинула окурок в россыпь других таких же в пепельнице, желтых и серых, сломанных.

– Я тебе советы редко давала…

Настя посмотрела из-под смеющихся изогнутых бровей.

– Ладно, нормальные советы редко давала. Но вот что мне кажется: не позволяй никому за себя решать. Это не по-нашему, не по-новоселовски.

– Я давно уже Иноземцева.

– Да хоть Жоподренцева. Ты меня поняла. Не позволяй никому за себя решать. Ты же не человека убила. И не бросила никого. Такую жену и мать, как ты, еще поискать.