Неудобные люди

Настя криво улыбнулась, да, спасибо, мама.

– Да что спасибо, я тебе как есть говорю. Услышала?

– Да, – кивнула Настя.

– Хорошо. Всё-таки моя дочка, – ответила мама и потянулась за сигаретами.

* * *

На следующий день Настя задержалась ненадолго, чему была очень рада[26]. Представляя и предвкушая раннее прибытие домой, она закрывала дверь кабинета и напевала, даже одной ногой пританцовывала. Через минуту узнала, что ее представления и предвкушения были холостыми.

Дима сидел в своей обычной позе – чуть сгорбленные плечи, спрятанные под скамейку ноги. Настя поздоровалась – и:

– Ты чего тут? Вас же уже отпустили?

– Папа опаздывает.

– Опаздывает? Обычно он прямо минута в минуту.

– Что-то по работе.

– А-а. Хочешь, пойдем в кабинет? Чай тебе заварю.

Дима улыбнулся. Улыбка быстро сползла, веревочки не выдержали.

– Чего ты такой грустный? Что-то случилось, дорогой? Что-то еще? – Настя разливала воду из еще теплого чайника.

Дима долго молчал и просто смотрел на стол, за которым они сидели.

– Элли в больнице.

– Как, и она тоже?

– Да. С капельницей.

– Боже, – вздохнула Настя. Ей казалось, что эта собака – что-то вечное, нерушимый артефакт и так небольшого Диминого счастья. – Надеюсь, всё будет хорошо, – Дима только кивнул. – Сколько ей уже лет?

– Двенадцать. Не знаю… это много?

Настя, довольно смутно представляя, сколько живут ротвейлеры, но понимая, что в принципе собаки живут немногим дольше этого, задумалась. Обнадеживать на пустом месте было бессмысленно.

– Я не знаю. Надеюсь, она с тобой еще поживет.

А в интернат его отправят вместе с собакой? Хм, хм.

– Малик почему-то ушел.

– А? Кто?

– Наш садовник. Хороший был.

– Ушел – в смысле уволился?

– Да.

– Оу, ну, может… ему пришлось куда-то уехать.

– Он меня спас.

Настя не понимала, откуда взялся и куда одновременно исчез какой-то неясный садовник и в чем именно тут вообще проблема.

– Может, наймут еще лучше? – какой смысл, какой смысл, идиотка, обещать нового садовника, если скоро мальчика отправят в интернат, и там что садовник, что сантехник уже, боже, какая же идиотка. – Когда за тобой приедет папа?

– Через час. Или что-то около через час. Он сказал. – Дима закивал, будто слов было недостаточно.

Настя посмотрела на починенные часы. На несколько секунд залипла на циферблат и, невидимо для Димы закатив глаза, сняла пальто:

– Я с тобой пока посижу. Чем хочешь заняться?

Дима выбрал шашки. Настя достала потрепанную коробку из нижнего ящика шкафа с играми и игрушками и приготовилась поддаваться. Впрочем, игроком она была не очень сильным, так что труда особого это никогда не составляло. Когда через двадцать минут ей пришла смс от Сережи: Ты скоро?, она ответила просто: Нет, и в общем-то как было удачно, что телефон уже разряжался, так что она просто продолжила с демонстративным усердием следить за фишками на мятой, вздувающейся шашечной картонке.

* * *

– Блин, Аня, ну ты совсем уже?!

– Ничего я не совсем! Это ты с ней нянчишься, ведешь себя как подстилка для умалишенной.

– Я просил тебя быть аккуратнее с этим словом?

– Ладно, я буду. Аккуратнее. С этим словом!

Когда Даня с Димой приехали, Дима быстро разделся и убежал к себе наверх. Даня разделся не спеша и прошел в столовую. Аня невзначай сказала, что не так давно добилась отстранения Анастасии Александровны от срезов знаний Димы и всего, что им там, в этой школе, требовалось.

– Ты понимаешь, что она – буквально единственная, с кем он нормально общается?

– Зато с нами она общается ненормально.

– Аня, я уже не могу, ну сколько можно, сколько можно-то? Что она тебе такого сделала, что, на ней свет клином сошелся?

– Ты, видно, не слушал, как она с нами говорила, как она со мной говорила. Тебе кто важнее, жена или телка какая-то из школы для слабоумных?

– Да жена, жена мне важнее. Я просто тебя не понимаю, – замолчал, задумавшись, и сел за стол. – Зачем делать еще хуже? Зачем всё усложнять, если ему и так сложно?

– Ничего, переживет. – Аня встала. – Мы из-за него сколько лет уже терпим, и ничего!

– С кем ты говорила, с директором? Я поеду, скажу, чтобы он вернул ее.

– Ты что, издеваешься? – Аня до побелевших костяшек вцепилась в спинку стула. – Мы его туда-сюда дергать, что ли, будем? Что о нас люди подумают?!

– Ничего о нас не подумают. Или тебя только это волнует? Ничего о нас не подумают, подумают, что мы нормальные люди, которые не хотят терроризировать собственного сына.

– Я тебе сказала. Даже не вздумай с ним говорить.

– Я поговорю…

– Не вздумай! Не выставляй меня дурой! – По Аниным щекам побежали нервные слезы. – Почему ты всё время хочешь выставить меня какой-то идиоткой?

– Да не хочу я никем тебя выставлять. С чего ты взяла вообще…

– Всё время какое-то посмешище, жена-идиотка богатого мужа… – Аня заплакала, тихо захныкала, вздрагивая, закрывая лицо тонкими руками.