Неугасимый огонь

«Давайте пойдем в мой кабинет, хочется поговорить без свидетелей», – обратился он к жене и сыну.

Анна была бледна, ее трясло, как в лихорадке. На протяжении всего дня она разрывалась между плачем и молитвами. Последние ее силы иссякли под напором собравшихся родственников. А теперь муж навязывал ей участие в разговоре без свидетелей, хотя должен был сам говорить с сыном с глазу на глаз.

Мигель занял свое традиционное место за столом и обвел взглядом жену и сына.

«Сядь, женщина и не вздумай упасть в обморок. Мне нужно, чтобы ты сидела и слушала, а не валялась на полу без сознания. Рамон, что ты решил?»

Юноша опустил голову. Его тяготила роль источника несчастий родителей.

«Мне ничего не надо решать. Уже все решено без меня».

«Кем решено?» – взревел Мигель. Его лицо побагровело, и на шее вздулись вены, было заметно, как в них пульсирует кровь. «Кто решил уготовить тебе участь вероотступника, изгоя, еретика? Кто посмел решить за тебя, что все, кого ты сегодня видел, – мужчины, женщины, невинные дети – должны попасть под недремлющее око инквизиции? Кто он? Скажи мне, и я его задушу своими руками!»

«Ты не сможешь этого сделать, отец», – шептал Рамон. «Это Бог, предписывает мне все мои поступки. Бог наших отцов: Моисея, Авраама и Исаака».

«И я, я тоже признаю этого Бога». Мигель, понизив голос, устремил горящий взор своих глаз на сына. «И этот Бог – Иисус Христос. Отец и Сын и Святой дух. И его церковь – Святая Католическая Церковь, ты же – еретик и если не раскаешься, то будешь обречен на вечное пламя ада».

Анна плакала, она уже была не в силах сдерживаться. Рамон смотрел лишь на мать, на отца смотреть он не решался.

«Мам, не плачь, пожалуйста…»

Она не отвечала, сын повернулся к отцу.

«Небесами клянусь, что если бы мог верить так, как вы, то верил бы. Нет в мире ничего, что могло бы меня заставить стать источником горя для вас обоих. Но этот вопрос лежит вне пределов нашего мира и у меня нет иного выбора».

Рамон подался вперед, глаза его горели. Он весь дрожал, но контроля над собой не терял, он еще не утратил надежды объяснить своему отцу, как глубоко он заблуждался.

«Если бы я только мог описать вам всю красоту иудаизма, его чистоту. Это нечто совершенное, целостное, подобное окружающей нас жизни. Все в нем объяснено, все создано Богом. Иудаизм не знает, что такое конфликт между жизнью и религией, они неотделимы друг от друга…» Рамон замолк, его остановил жест руки дона Мигеля.