Глава дома Мендоза грузно и безвольно сидел в кресле. Он весь как-то сжался, в нем уже не было прежнего огня.
«Хорошо. То, что ты сейчас здесь говорил – безумие. Но я вижу, что в тебе говорят искренние чувства. Если это твоя вера, то ничто не в силах ее поколебать. Рамон, я хочу, чтобы ты отдавал себе отчет в том, что совершаешь. Будучи евреем, сын, ты лишаешься права на дальнейшее пребывание в Испании. Если же ты, вопреки закону, все же отважишься здесь остаться, то будешь отдан в руки инквизиции, подвергнут пыткам, а потом сожжен заживо. И совершат они это со злорадным удовольствием. Люди всегда были жадны до зрелищ. В ночь перед твоим сожжением они пройдут по улицам, неся перед собой зеленый крест. А потом воздвигнут его на алтарь собора, чтобы все могли видеть его. Утром, пока будут складывать для тебя костер на Плаза де ла Корредера, они публично конфискуют все имущество твоей семьи. А после твоей казни я и твоя мать тоже будут подвергнуты пыткам, или убиты – это уж как им захочется. Твои двоюродные братья, племянники и племянницы, братья и сестры, да и вообще все, кого ты видел сегодня вечером в этом доме, будут лишены средств к существованию и дай Бог, чтобы им повезло и они остались в живых».
Дон Мигель умолк. В кабинете воцарилась гнетущая тишина. Даже Анна прекратила рыдать, слушая эти ужасные предсказания.
«Скажи мне, этого требует от тебя Бог?» – Дон Мигель поднял глаза на сына.
Рамон так и не поднял головы. Он сидел, вцепившись руками в резную спинку кресла.
«Я должен быть евреем, – прошептали его губы. – Я обязан искупить вину моих предков за их вероотступничество. Мы ведь всегда были евреями». И опять наступила тишина.
И вдруг дон Мигель повел себя более чем странно. Он поправил одежду, достав носовой платок, вытер им вспотевшее лицо, встал и направился к столику, что в углу, чтобы взять большой графин вина и три бокала. Он преобразился, на лице появилось выражение смиренности и умиротворения. Казалось, что весь его недавний пыл и драматические интонации были не больше, чем фарсом. Налив вино в бокалы он предложил:
«Вот, выпейте, успокойтесь. У меня в голове возник один план».
Рамон в недоумении поднял голову.
«Ты собираешься отдать меня в руки инквизиции?»