Кирикэ вытащил из того же кармана, в который только что опустил платок брата, моток шпагата. Алергуш глядел, как Кирикэ привязал рубаху к ранцу шпагатом. Котёнок больше не мяукал. Кажется, он свыкся с новым положением.
— Внимание! Начинается высадка десанта! Парашютисту приготовиться к прыжку!
«Мяу! Мяу!» — протестует котёнок, в то время как Кирикэ управляет приземлением парашюта, осторожно распуская шпагат.
— Ура-а-а! — вопит Алергуш во всё горло, уставившись на белую рубаху, которая раздулась на ветру.
Ранец был кабиной, где сидит отважный парашютист. Вот она благополучно приземлилась…
— Браво отважному парашютисту! Пусть растёт ушастым!
Но недолгой была радость от этого прыжка. Надо повторить прыжок, но ребятам совсем неохота спускаться с вышки и потом снова взбираться в гору. Ведь до чего просто, имея самую малость воображения, превратить парашют в ракету! И котёнок-парашютист мигом возведён в ранг космонавта. Он в ракете, готовой к старту.
— Внимание! Запуск!
Э-ге-ге! Парашютист, кажется, прибавил в весе на радостях оттого, что стал космонавтом. Кирикэ тянет шпагат. Тянет Алергуш. Тянут оба изо всех сил, и вот космический корабль приближается к месту назначения…
— Уф-ф-ф! Наконец-то! Мягкая посадка прошла успешно. Ну, а теперь поглядим, как себя космонавт чувствует… Приоткрой-ка малость ракету, чтоб видно было, — просит Алергуш.
— А если не открывается!
— Как это не открывается? Дай-ка сюда, я сам открою!
— Да как же откроется, если она обмотана шпагатом?
— Постой-ка, здесь узел!
— Осторожно, а то ещё крепче затянешь!
Наконец космический корабль поддался.
— Ой, он там, случайно, не задохнулся?
— Откуда? Не видишь, что ли? Он здесь законно устроился…
Котёнок был жив-живёхонек и даже не желал выходить из своей кабины. Алергуш сунул руку, чтобы погладить парашютиста-космонавта, но лучше было не делать этого. Парашютист-космонавт мигом вцепился в неё когтями. Кирикэ стал помогать другу, и тут кот повис на его куртке. Так они и спустились вниз: Алергуш с мотком шпагата и ранцем, котёнок — повиснув у Кирикэ на груди.
Но едва Кирикэ коснулся ногой земли, котёнок вьюном прыгнул и исчез в сосновой зелени…
— Это ты его упустил! Теперь не будет у меня котёнка… — хныкал Алергуш.
А Кирикэ вместо ответа щёлкнул его по носу.
Алергуш страшно разобиделся. Он повернулся спиной к приятелю и стал собирать книжки и тетрадки, рассыпанные по земле. Сперва сложил тетрадки. Складывал он нарочно медленно, чтобы Кирикэ понял, что вёл он себя как настоящий
Алергуш и в самом деле рассердился. Правда, не очень-то, а больше хотел казаться осерчавшим. Потому он так медлил, собирая тетради.
— И чего ты там копаешься? — не вытерпел Кирикэ. — Потерял чего, что ли?
Теперь сердился Кирикэ. Но, увидев побледневшее лицо друга, Кирикэ перепугался: не свело ли Алергушу живот от голода? Или, может, ему не по себе от сырых яиц? И зачем было глотать столько яиц? Он присел возле Алергуша и расслышал невнятное и однотонное бормотание:
— О-ой… дневник… мой дневни-ик!..
— Какой дневник, растяпа? — сердито потряс его Кирикэ.
Но Алергуш грыз ногти и продолжал стонать:
— Дневни-ик… мой дневни-и-ик!..
— Да опомнись же ты наконец! Сам ведь сказал на уроке, что забыл дневник дома. Не так, что ли?
— Ничего я не забывал дома… — сознался Алергуш. — Я его позабыл в классе!..
— Да как же ты мог его забыть в классе, если ты его дома забыл?!
— Это я только так сказал, потому что не хотел дневник подавать!.. Я его под портфелем в парте спрятал. А потом забыл про него…
— Хм-м-м… — озабоченно проворчал Кирикэ.
— Значит, дежурный нашёл его и отдаст… отдаст Вере Матвеевне.
Кирикэ слушал, нахмурившись: другу грозила беда. Это он понимал прекрасно. Дело дрянь! Не хотел бы он очутиться сейчас на месте Алергуша…
А может, из-за репетиции дежурные ещё не убирали в классе? Тогда выходит, не всё ещё потеряно!.. Но Алергушу нельзя возвращаться в школу. Он ведь сбежал с репетиции!..
Кирикэ сосредоточенно размышлял. При виде такой глубокой задумчивости у Алергуша вроде бы малость отлегло от сердца.
— Ну, хватит тебе хныкать! — принялся успокаивать его Кирикэ.
Он ведь умел не только ругать. Такой уж у Кирикэ характер: он редко принимает решения, которые по вкусу другим, и почти всегда принимает такие, которые по душе ему самому.
Сейчас он чувствует ужасный голод. Как хочется поскорее очутиться дома, а этому Алергушу буркнуть: «Что поделаешь, если ты растяпа. Теперь выпутывайся сам. Пошли, а то я помираю с голоду, так что тебя не вижу!» И мог бы ещё добавить своё излюбленное изречение, позаимствованное неведомо откуда: «Теперь будь что будет!»
Но почему-то он замешкался с этой премудростью и промолчал. И даже не взглянул на Алергуша.
Как хорошо начался этот день, а гляди-ка: до чего скверно заканчивался!