Неукротимая

– Кэндис, он не вернется. – Это был не столько вопрос, сколько утверждение.

Кэндис мягко отняла руку и слегка улыбнулась, оставив его слова без ответа.

Он открыл было рот, но ничего не сказал и вышел.

Кэндис не могла ни есть, ни пить. Значение слов Льюиса постепенно доходило до ее сознания. Она подняла на него взгляд.

– О Генри, – сказала Кэндис и отвернулась, чтобы достать тарелки, так как ей снова захотелось заплакать.

Выпрямившись, девушка нетерпеливо повернулась к капралу Льюису.

– Хорошие новости, – сообщил Генри, просветлев. – Стойбище Кочиса сожжено дотла.

Кэндис устало улыбнулась:

Кэндис закрыла глаза и вцепилась в стол. «Господи, пожалуйста, нет! Я так люблю его, пусть с ним все будет хорошо». Она открыла глаза и сморгнула слезы.

– Это не касается никого, кроме меня, – оборвала его Кэндис. – До свидания, Генри. Твое белье будет готово через три дня, если не испортится погода.

– Ты заслуживаешь большего. Во всяком случае, не такого мужа, который бросил тебя здесь одну. Мужа, который…

– Как поживаешь, Кэндис?

– Конечно. Вижу, ты принес белье.

Она на секунду замерла, затем выдернула руку.

– Все до единого. Мы нашли только три изуродованных трупа. Бедняги. – Лицо Льюиса потемнело.

Кэндис больше не слушала. Покинули? Слава Богу!

– Вряд ли, – вздохнул он. – Похоже, мы увязли по самые уши в войне с апачами.

– Ты слишком много работаешь, – заметил он, когда Кэндис села, и взял в руки ее загрубевшую ладонь.

Тем более что в данный момент Кэндис серьезно сомневалась, будет ли Джек Сэвидж частью этого будущего.

Кэндис побледнела, ей стало дурно. Джек!

Кэндис не опасалась Генри Льюиса в отличие от других солдат, приносивших ей белье в стирку. Он происходил из семьи, принадлежавшей к высшему нью-йоркскому обществу. Генри был молод, хорошо образован, но явно изголодался по белым женщинам. Он ненавидел армию и собирался уехать, как только кончится срок службы. Кэндис не винила его в этом.

Пока она наливала кофе, Генри развернул салфетку. При виде свежих, еще теплых пирожных у Кэндис потекли слюнки. В последние дни она постоянно ощущала голод, а времени на то, чтобы испечь сладкое, никогда не хватало. Выражение ее лица рассмешило Льюиса.

«Да она рехнулась!» – подумала Кэндис, наблюдая, как Дати выгибается, натягивая веревки. Черт бы побрал Джека! Он должен быть здесь! Круто повернувшись, Кэндис побежала к вигваму, схватила нож и со всех ног кинулась назад.

Вставив соску в крошечный ротик младенца, молодая женщина зачарованно наблюдала, как он жадно пьет. «Ненасытный, – нежно подумала она. – Совсем как отец». Она взглянула на Кочиса.

Старуха положила ребенка на траву и выпрямилась с мрачной гримасой.

– Ну и что? Все дети плачут!

– Тебе больно?

Кэндис не ответила, издавая воркующие звуки, как подсказывал ей инстинкт. «Перестань плакать, – безмолвно молила она. – Пожалуйста!»

– Нет! – закричала Кэндис.

Кэндис онемела от ужаса. Она понимала логику вождя, но не могла принять ее и испытала несказанное облегчение, когда вернулась жена Кочиса с кожаной соской и тыквенной бутылью с молоком.

– Дати откажется от него?

Спустя несколько минут показалась рослая фигура Кочиса. Лицо его хранило бесстрастное выражение, в черных глазах светилось любопытство.

Она подошла ближе, чтобы лучше разглядеть заливавшегося плачем младенца. Сердито сверкнув глазами, старуха подхватила его на руки, что-то буркнула и скрылась за деревьями. Хотя Кэндис видела ребенка лишь мельком, он показался ей вполне обычным.

Кочис.

– Что случилось?

Предчувствие неминуемой беды охватило Кэндис.

Она поднялась на нетвердые ноги. Сердце ее гулко билось, бок болел, но едва ли это были схватки. Спустившись к ручью, она быстро вымыла плачущего младенца, тихонько напевая, в надежде успокоить его. Затем вытерла мальчика своей нижней юбкой и завернула его в нее. У него были необычно светлые серо-голубые глаза.

Когда ребенок заснул, Кэндис поднялась на ноги не без помощи жены Кочиса, которая отправила с ней сына, чтобы помочь донести молоко и соску. Кэндис гадала, как поступит Дати, надеясь, что та не откажется от собственного ребенка.

– Это сын второй жены?

– Плачущий ребенок представляет собой угрозу для всего племени, а не только для собственной семьи.

– Дати? Как ты?

Стоя на коленях, Дати резала лук и бросала его в горшок, словно и не родила в этот день. Увидев Кэндис со своим сыном на руках, она замерла и побледнела.

Дати открыла глаза, ее лицо было залито слезами. Ужаснувшись, Кэндис перерезала веревки, и та тяжело опустилась на землю.

– Спасибо, – сказала Кэндис.

– Да. Они хотели убить его. Из-за того, что он плакал. Кочис ничуть не удивился.

Женщина встала и что-то крикнула мальчугану лет девяти. Тот повернулся и убежал. Индианка с улыбкой взглянула на Кэндис. Сообразив, что ей предлагают сесть, Кэндис опустилась на землю, сомневаясь, что найдет в себе силы подняться снова. Ее спина чудовищно ныла.