Неукротимый, как море

Остальных охватила та же нерешительность; столпившись у фальшборта, все смотрели на гору гладкой закругленной стали, которая закрывала полнеба. Один лишь телеоператор на крыше рубки — явно фанатик, не понимающий масштаба всей опасности, — продолжал снимать. Его восторженные восклицания и жужжание камеры сливались с шелестом отгоняемой носом «Золотого рассвета» волны, гребень которой возносился на пятнадцать футов, шипя и потрескивая, как пламя пожара в сухой степи.

Внезапно над головой Хэнка рявкнул дизельный выхлоп и тут же затих, вернувшись к прежнему бормотанию холостого хода. Он вскинул лицо, недоуменно помаргивая, а выхлопная труба ожила вновь, и палуба дернулась под ногами. Со стороны кормы донесся шум вскипевшей под винтом воды, «Ловкач» стряхнул с себя летаргический сон и задрал форштевень, подкинутый крупной зыбью Гольфстрима.

Еще секунду Хэнк стоял как вкопанный, а затем нырнул в рубку, где — не сводя глаз с бокового обзорного окна — принялся бешено крутить штурвал, закладывая резкий поворот.

Сейчас все поле зрения занимал танкер, но маленькое суденышко уже ринулось поперек пролива, надеясь оставить нос «Золотого рассвета» за кормой.

Еще несколько секунд, и они будут в безопасности — однако «Ловкач» тут же налетел на поднятый танкером вал воды, и Хэнка швырнуло через всю рубку. В груди что-то неприятно поддалось, он услышал мягкий щелчок треснувшей кости, но через миг все звуки утонули в стоне рвущегося металла — оба корпуса вошли в контакт. Хэнка вновь сбило с ног, и он растянулся поперек настила.

На ноги встать никак не получалось: сейнер качало и подкидывало так, что Хэнк приложился лицом о палубу. Тут последовал еще один удар, «Ловкача» потащило вдоль борта танкера — но затем суденышко отбросило вбок, чуть не перевернув вверх килем, после чего «Ловкач» принялся поплавком скакать на волнах-«усах», отбрасываемых танкером.

Сейчас по крайней мере Хэнку удалось подняться, однако он тут же сложился в поясе, прижимая руками сломанные ребра. Оглушенный и ошеломленный, он посмотрел в окно.

В полумиле от них танкер лениво разворачивался под ветер, хотя обычного буруна за кормой видно не было. Хэнк проковылял к выходу из рубки и выглянул наружу. Вода быстро сливалась с палубы через шпигаты. Релинг исчез, оставив после себя куски лееров, на которых сиротливо болтались обломки поручней. Изломы деревянных брусьев сияли в солнечном свете, как перерубленные сахарные кости.

Из люка машинного отделения выползла Саманта. На лбу вздулся фиолетовый рубец, девушка насквозь вымокла, а руки по локоть вымазаны солидолом. Она смахнула упавшую на лицо прядь — по тыльной стороне ладони шел ярко-алый ожоговый след.

— Самми, ты как?

— Вода прибывает, — сказала девушка. — Я не знаю, как долго насос сможет ее удерживать.

— Ты починила дизель? — спросил он.

Саманта кивнула.

— Дроссель оставила открытым, — сказала она и с чувством добавила: — И больше никогда этим не займусь. Пусть туда кто хочет, тот и лезет, я свое дело сделала.

— Покажи как, — попросил Хэнк, — и вставай к штурвалу. Чем быстрее доберемся до Ки-Бискей, тем счастливее я буду.

Саманта смотрела вслед уходившему «Золотому рассвету».

— Господи! — изумленно покачала она головой. — Да мы в рубашке родились!

«К кобыльим хвостам шторм привязан…» Николас Берг вскинул лицо к небу и пробормотал старую морскую поговорку, прикрывая глаза козырьком ладони.

Облака выглядели изумительным, тончайшим кружевом, расстеленным длинными легкими лентами в глубокой синеве небес. Прямо на глазах Николаса перистые ленты переплетались и меняли рисунок — что недвусмысленно говорило о силе высотного ветра. Облачность лежала не ниже тридцати тысяч футов, и воздух под ней был чистым и прозрачным — лишь со стороны западного горизонта, над Флоридским полуостровом, чей силуэт пока что едва проглядывался, вздымались серебристо-синие грозовые тучи.

Вот уже шесть часов буксир шел, подхваченный Гольфстримом. Об этом ясно свидетельствовали характерные признаки: крупная зыбь частых волн, особенная яркость местных вод, которые сначала согревались в мелком тропическом бассейне Карибов, затем переливались в Мексиканский залив, где их подогревало еще больше, и уже отсюда вся эта масса устремлялась сквозь узкий сток Флоридского пролива, закручиваясь к северо-востоку благодатной дугой, которая утепляла нерестилища Северной Атлантики и смягчала климат стран, лежащих на ее пути.

В середине этого потока, где-то за вскинутым форштевнем «Колдуна», грузно тащился и «Золотой рассвет», преодолевая течение, которое работало на отжим и отбирало у танкера минимум восемьдесят миль в сутки — не говоря уже о том, что этот курс вел навстречу одному из самых злобных и опасных штормов, которые могла выдумать природа.