Неукротимый, как море

Следующее такси, содержавшее в себе младших помощников Тичера вместе с их внушительными портфелями, остановилось позади «бентли», и через десяток секунд все собрались на тротуаре, напоминая группу викингов у ворот средневекового города. Троица адвокатов поправила шляпы и решительно двинулась вперед боевым клином.

В вестибюле привратник перепоручил их старшему клерку, который поджидал у конторки.

— Доброе утро, мистер Берг. Превосходно выглядите, сэр.

Они поднялись на неторопливом лифте со старинной, складывающейся решеткой вместо привычных дверей. Николас так и не смог уговорить себя заменить этот лифт современной скоростной кабиной. На верхнем этаже клерк взмахнул рукой:

— Прошу за мной, господа.

Миновав нечто вроде холла, они попали в зал заседаний, внушительное, обшитое деревом помещение. Возле входной двери висел один-единственный портрет: старый Артур Кристи с воинственно выпяченным подбородком и проницательными черными глазками под мохнатыми седыми бровями. В открытом камине горели настоящие дрова, даже не уголь, а на столе по центру зала были расставлены хрустальные графины с хересом и мадерой — очередная традиция, заведенная патриархом. Скупо поблагодарив, и Тичер, и Ник отказались от выпивки.

Они выстроились напротив кабинета председателя совета директоров. Ждать пришлось ровно четыре минуты, после чего двери распахнулись, и через порог ступил Дункан Александер.

Он бегло окинул взглядом помещение, тут же встретился взглядом с Николасом, и мужчины уставились друг на друга — словно два быка схватились рогами. В зале стало очень, очень тихо.

Адвокаты, окружившие Ника, чуть ли не отпрянули назад, а те, кто стоял за Александером, выжидали, не решаясь последовать за своим предводителем. О встрече предстояло несколько недель гудеть всему лондонскому Сити, и никто не хотел упустить ни единой подробности этой классической конфронтации.

Дункан Александер был поразительно красивым мужчиной: высокий, дюйма на два выше Ника, однако худощавый, как танцор; впрочем, он и двигался с танцевальной грацией. Его узкое, с впалыми щеками, лицо напоминало молодого Линкольна. В уголках глаз и рта жизнь уже оставила свои отметины. Густые медно-рыжие волосы с металлическим оттенком по моде закрывали уши и были так тщательно уложены, что каждая сверкающая волна казалась высеченной рукой скульптура. Кожа гладкая, значительно темнее волос — загорал под лампами, а может, и катался на горных лыжах возле шале Шантель в Гштааде. Улыбка прельщала ослепительной белизной крупных зубов, хотя глаза не улыбались, пусть даже в уголках и появились морщинки. За красивым лицом Дункана Александера — как в засаде — прятался снайпер.

— Николас, — сказал Александер, не делая шага вперед и даже не предлагая руки.

— Дункан, — негромко промолвил Ник, не утруждая себя ответной фальшивой улыбкой.

Александер сделал вид, что поправляет лацкан. В костюме великолепного покроя, из тончайшей мягкой шерсти сквозили небольшие франтоватые изыски: разрезы в фалдах, кармашки с двойными клапанами, не говоря уже про бархатный жилет цвета чернослива. Дункан коснулся пуговиц: еще один легкий, отвлеченный жест, единственный внешний признак дискомфорта.

Николас не спускал с него взгляда, пытаясь дать беспристрастную оценку, и лишь в эту минуту у него забрезжило понимание, как произошла вся эта история. Вокруг человека, стоявшего напротив, витала аура возбуждения, вернее даже, опасности, которая могла бы исходить, скажем, от леопарда — или от иного сильного хищника. Ник, похоже, понял то практически непреодолимое влечение, которое Александер вызывал у женщин, особенно у избалованных, скучающих дам… например, у матери семейства, решившей, что после тринадцати лет брака ей хочется вновь испытать и волнение, и приключение, которых ее так несправедливо лишили… Дункан-кобра раздул капюшон и принялся танцевать свой танец, а Шантель следила за ним загипнотизированной птичкой — пока не свалилась с ветки… По крайней мере Николасу именно так хотелось видеть эту историю. Да, он стал мудрее. О, много мудрее — и куда более циничным.

— Прежде чем начать… — Ник знал, что его гнев, того и гляди, начнет бурлить за внешне невозмутимым фасадом, — хотелось бы поговорить пять минут наедине.

— Разумеется. — Дункан наклонил голову, и кругом раздалось торопливое шарканье: подручные Александера освобождали проход в кабинет председателя. — Прошу.

Он посторонился, и Ник вошел внутрь. Кабинет претерпел радикальную смену интерьера, так что Ник даже моргнул от неожиданности. Белые ковры, хромированная мебель, на стенах образчики абстрактно-геометрического искусства в примитивных цветах, высота потолка сильно уменьшилась за счет пирамидальных — как на яичных поддонах — впадин и выпуклостей из хромированной стали. Стены и потолок заляпаны световыми пятнами от поворотных светильников. «Нет, — решил Ник, — не видно здесь улучшений».

— На прошлой неделе я был в Сен-Назере. — Ник остановился в центре снежно-белого ковра.

Дункан тщательно закрыл за собой дверь.

— Да, знаю.

— Осмотрел «Золотой рассвет».