Неумышленное ограбление

— Эванжелина, — бубнила я нудным голосом, — посмотри на него. Он красив, как греческий бог, и младше тебя на шесть лет. Через год он влюбится в новую девочку. Максимум — через два. Как ты будешь с ним жить?

Эванжелина молча светилась от счастья.

— Таня, детка, — обращалась ко мне Вероника Львовна, задумчиво разглядывая бриллиант на мизинце и подставляя сверкающий камень солнечному лучу, — не воспринимайте жизнь так напряженно-серьезно. Жизнь — это праздник! — и уезжала в Мадрид смотреть бои быков.

Через полгода после знакомства Максима и Эванжелины мы с Андреем Палычем отправились в ресторан, где в мрачном безмолвии распили две бутылки мартини, признав свое полнейшее поражение в битве за раздельное проживание наших бессовестных любимцев.

— Ладно, — махнул рукой Андрей Палыч, — если изменить ничего нельзя, надо принять реальное положение вещей. Если Максим не может жить без вашей белокурой валькирии — пусть женится. Он слишком дорог мне, чтобы я потерял его из-за различного представления о том, какую женщину надо брать в жены…

— Да, — эхом отвечала я, — если Эванжелина не может жить без вашего зеленоглазого демона — пусть выходит за него. Я не собираюсь терять единственную подругу из-за того, что она не понимает: выходить замуж за избалованного мальчишку — безумие…

Сквозь мерцающую пелену выпитого мартини и под аккомпанемент трубы, выводившей грустную и чистую мелодию Гершвина, мир казался не таким фатально обреченным на вымирание. Может быть, вопреки нашему недоверию, это будет любовью века?

* * *

Полгода ушло на развод Эванжелины с ее американским мужем. Обе стороны вели себя исключительно благородно. Эванжелина проявила героическую скромность и не потребовала себе ни одного миллиона из богатств покидаемого Дэниэла. Дэниэл, выпуская из рук эту феерическую женщину, эту экзотическую, заморскую, случайно залетевшую в сытую и скучную Калифорнию птичку, которую он не сумел удержать и которая научила его беспричинной грусти по вечерам, великодушно предложил оплатить обучение в дорогом американском университете Катерины — шестнадцатилетней дочки Эванжелины.

Тридцать первого января 1995 года состоялась свадьба. Вероника Львовна, с трудом найдя двухдневную паузу между Индонезией и Галифаксом, блистала на свадебном банкете фиолетовым перламутром двухсотдолларовой прически и веселилась от души. Серж все еще хромал после ранения, и мне не удалось станцевать с ним не только румбу, но и медленный фокстрот. Андрей Палыч, смирившись с неизбежным, развил кипучую деятельность и организовал свадьбу, которая прогремела на всю Москву. Банкетные столы не выдерживали тяжести сервизов и хрустальных бокалов, наполненных вином, зарумянившиеся поросята с петрушкой в ушах улыбались предсмертной улыбкой, мраморно розовела закуска из крабов, шампанское стреляло, симфонический оркестр терзал скрипочки, увлекая вальсом Штрауса на блестящий паркет арендованного ресторана…

От Эванжелининого платья случился разрыв сердца у флердоранжевых девиц, которые в этот день стояли в ЗАГСе в очереди на марш Мендельсона. Про мужчин не говорю. Им было невыносимо больно, когда мимо них проходила в своем подвенечном наряде Эванжелина. Ни один самый рьяный блюститель нравственности не мог бы сказать, что Эванжелинино платье оскорбляет общественный вкус. Но ни один поклонник красоты женского тела не остался бы разочарован. Когда Эванжелина, выйдя из автомобиля, дрогнула плечами и белая песцовая шуба упала мне на руки, когда она под руку с Максимом торжественно отправилась в зал регистрации, справа и слева, как на передовой во время наступления, падали тела — не всем удалось справиться с впечатлением от увиденного.

Месяцы после свадьбы стали для меня подтверждением того, что даже самое глубокое знание человеческой натуры, каким всегда отличалась Танюша Максимова, может оказаться неполным. Максим без всяких видимых усилий взял все форпосты моей недоброжелательности. Он был молчалив, трудолюбив и галантен.

Молчаливость — качество, которое так редко удается нам увидеть в мужчине, чудесное качество, которое позволяет женщине безнаказанно предаваться самым буйным фантазиям и возводить любимого на высокий пьедестал, сложенный из песочных кирпичиков несуществующих достоинств. Но стоит мужчине открыть рот — иллюзии улетучиваются, кирпичики рассыпаются, действительность, как кислота, разъедает нежное кружево фантазий. Мужчины этого не понимают. Не обязательно быть ходячим концентратом мужских достоинств, достаточно не разрушать неверным словом тот привлекательный образ, который кропотливо создает в своем сердце женщина.