Неуравновешенный

– Мы все лажали. Пощади!

– Неопределённый, идеальный кандидат. Не рой себе яму, Змееносец.

Сколько бы я не «некал», карательница безжалостно ткнула пальцами мне в глаза. Обрадовался. Обрадовался, что не прибегла к помощи своей скользкой твари.

***

Ничего.

Опять.

Душу из тела выдрали и точно в бутылку затолкнули. Как жука, к другим дохлым жукам. Пусть тут я слукавил, и просторы нашей тюрьмы не имеют ни конца, ни края, но ощущаю себя именно так. Как, наверное, Рыбы. Тоже теснён, тоже нем и не дышу. И не надо. Не надо в кромешной темноте сталкиваться с грешниками. Не надо подхватывать их заунывный плач. А что ещё остаётся?! Ни горла, ни рта, ни проклятущих сломанных рук. Плыву по течению стоячего болота. Жестокие, отобрав всё, даже право на забвение, оставили надежду. Без неё мука не цельная.

Мёртвые, бестелесные, самосознательные. Чувствуем друг друга. В холодной пустоте остро ощущаю его присутствие. Чуждого. Больше рядом никого нет, иначе бы остальные страшно растревожились. Удача – мне не видеть. К чёрту. Книги описывали голову шестикрылую, горящие кольца, усыпанные глазами.

Душа так и рвётся. Родной. Мой. Глядит.

«Ты».

Слово. Я могу мыслить. Формулировать.

Говорить нечем.

«Зачем ты здесь?»

Читал при жизни. Спаситель спускался в ад, вызволял Адама, Еву. Но это всего лишь ангел-хранитель, а я всего лишь я.

«Где тебя носило?! Когда ты был так нужен!»

«Когда я звал, молил, Ангеле Божий, Господи, кто-нибудь, спаси. Когда я падал, раз за разом, где ты был?!»

«Что теперь трёшься возле меня? Я насмотрелся ликов. Что смотрят и молчат. Хватит с меня!»

«Будь последователен. Оставь! Не мучай! Уходи!»

«Уходи!»

Всем естеством я кричал, наверное, тысячу лет, прежде чем перестал чувствовать своего визитёра. Остался один на один с небытием. Равнодушно-тираническим безвременьем. Только где-то далеко кто-то гулко стонет. Бессердечный, я не вкусил горечь потери. Будет. И недавняя вспышка гнева не что иное, как помутнение. Аномалия. В мёртвом мозге случаются электрические всполохи.

Поторопился с выводами. Могу поклясться – услышал шаги. Ко мне. Огромное, как Вселенная.

Хозяин.

Стало плохо. Я стал всем плохим, сверх того. Столько раболепного благоговения и беспредельного ужаса не должно было в одночасье родиться в мир. Не должно было существовать, тем более в одном только маленьком мне. Уже не из законов физики и исключений из правил я съёживаюсь в сингулярность. Только бы сбежать, исчезнуть. Князь легко ловит меня. Сжимает в руке.

***

Я рвался.

– Да чёрт тебя раздери!

Змеюка выпустила меня из объятий. Шипя, пнула, за то, что лягнул. Я, как дурак, уставился на неё. Змееносец потирает коленку. Серое небо мнётся, пахнет инеем. Цепи бренчат, качаясь по инерции. Я снова здесь. Только ниши пусты. Мы со Змееносцем одни. И Лев на посту.

Приходится дышать. Приходится осязать, терпеть боль. Но то, что только что пережил, не отпускает. Чувствую себя зажатым в кулаке. И знаю, наверняка знаю, что так и останусь. Не освобожусь. Больше никогда.

– Я видел его, – сиплым шёпотом выдавливаю из себя.

– Кого?

– Его, – переступая через страх, поясняю: – Хозяина.

Теперь её глаза стали же круглыми, как у меня. Польстил себе, предположив, что если не смутил, то напугал.

– Фантазёр. Я ангела наколдовала. Никого там больше быть не могло.

Как же устал шарахаться от неё. Черти не колдуют. Бесы не работают на телевидении. Дьявол не имеет женского лица. Не может ластиться змеем на женских плечах. Но, незримо, остаётся со мной. Теперь всегда. Намёками. Предчувствием. Тринадцатым, который неоднозначностью своей природы меня что вилами колет.

Ласковые пальцы теребили пуговицу моей рубашки.

– Знаешь, почему с самоубийцами работаю?

Я не знал.

– Это надёжно. Завистники, убийцы, даже клеветники… каялись. Нескоро, но прощались. А вы, – улыбнулась, – вам дорога одна. Вами выбранная.

Я хотел выразить несогласие. Что поступком своим жаждал обрести избавление. Что не заслуживаю больших прижизненных мучений, ведь, в отличие от других, никому ничего худого не сделал. Но и сейчас я ничего не сделал. Даже не положился на свои же мысли. По моему лицу, вероятно, можно было предположить, что внезапно и бесповоротно оглупел. На самом деле прислушивался к себе. Как бы меня за своеволие не раздавили.

Подколодная опустила глаза.

– Не обижайся, что ангелом обманула. Хотела проверить, уповаешь ли по-прежнему, – смущённо почесала затылок. – Как оставила пост Весов, так забывать стала, как вас из крайности в крайность бросает.

Я пал низ. Опуститься на колени не давали золотые путы.

– Прости. Прошу, прости!.. Я всё понял.

Рывком поставила на ноги.

– Пока хватит с тебя?

Прикрыл глаза, чтобы вспомнить темноту. Чтобы удержаться от всего, что могло отвлечь. Рука, гладкая, как кожа питона, робко дотронулась волос. Погладила от виска по щеке, по линии шеи.

– Будешь послушным?

– Всё сделаю, – пообещал я тем самым, не своим голосом.

– Ладно. Бабка всё равно скоро помрёт. Потерплю.

Я всхлипнул от боли. Подлая схватила меня за плечо, впившись ногтями под ключицы. Затрусило, подбородок прижался к груди, но я и слова не сказал.