Неуставняк. Книга 1

Лёше почти повезло, он прибыл на трое суток позже своего товарища Саши. К тому времени Саша уже освоился, но так как на второй этаж в основном приходили все нерусские, в качестве мальчика для битья он был использован трижды. После повторяющихся действий ум этого новобранца стал настолько изворотлив, что он обрёл навыки душары уже на дальнем рубеже подступа к части. По словам Лёши, его друг может, как старик Хоттабыч, делать чудеса и добывать всё, что попросят сержанты, но он, к сожалению, совершенно бессилен обеспечить себя!

Сержанты посредством давления на русских медленно, но уверенно обучают нерусских, и те также начинают включаться в процесс шуршания[14].

Сержант захотел покурить! Ночь, его путаные мысли о доме и той, которую он ещё не встретил, не дают уснуть — он протягивает руку и тормошит первого, кто ему попался.

— Алё, Тело, вскочил и принёс мне сигарету с фильтром! — Сержант нервный, его голос в любую минуту может сорваться в истерику.

Тело, подскочив, протирает глаза, ему требуется немного времени, чтоб сообразить, где он и что с ним вообще происходит. Но времени никто не дал, и он, как ватная подушка, уже летит с полки своего яруса вниз и бьётся всем телом об пол. По этой причине все стремятся попасть на нижние нары. Молодой уже понял, где он, а вопрос или поставленная задача опять повторяется под барабанную дробь пинков и затрещин. И это Тело начинает метаться и будить себе подобных, чтоб спросить, вымолить или своровать проклятую сигарету. С утра он сделает всё, чтоб у него в нагрудном кармане возле сердца лежала початая, чтоб не тратить время на открывание, пачка сигарет с фильтром. Всё, и этот готов! За ночь можно подготовить много Тел, но чем тогда заниматься в оставшееся время?!

Слом характера — это некое хобби, в которое включаются все без мелкого исключения военнослужащие и вольнонаёмные армии — своего рода движущая сила, некая потребность, сродни наркомании.

Главное в вопросе подчинения — не физическая сторона, а моральная. Новобранцев, крепких духом и сильных телом, хоть отбавляй, но вот незадача — сержант вроде и замухрышка, а имеет под собой целое подразделение. Всё просто — зачем лезть на рожон? Воспитание через коллектив никто не отменял. Крепышу служить ещё долго, но служба — это не только бесконечно сменяющие друг друга числа календаря, но и общение.

Общаться в коллективе принято с равным, а их всё меньше и меньше, и в один момент этот сильный, поддавшись стадному чувству, уже метнулся за сигаретой сам. Сделал он это быстрее, чем тот, из-за которого сейчас весь взвод будет бегать на Топтун-гору. И представляете, произошло чудо: похвалил сержант, приободрил старослужащий, а равные обступили, чтобы притянуть к себе ближе, и тепло их тел согрело его совсем замёрзшую душу.

— Я так не смогу, мне очень жалко мою маму. Она столько пережила за меня. Отец пьёт и бьёт её, а она всё терпит и меня воспитывает. Я ей обещал вернуться из армии и освободить её от этого алкоголика!

Лёша и в армию-то пошёл, чтоб там набраться здоровья и возмужать. Ему ничего не стоило откосить, в нём сидела какая-то скрытая болячка, но делать он этого не стал.

— А что сподвигло этого‑то повеситься? — Мне была небезразлична судьба нашего Третьего. Для меня он оставался настолько безуспешным, что его следовало более опекать, чем давить.

— Ты знаешь, когда он прибыл на этаж с вещами, распиханными по карманам, то сразу как-то не вписался и ни с кем не общался. Я только видел, что сержанты сильно раздражались, когда его расспрашивали, а вечером сильно избили за какую-то колбасу, которую его мама передала им на стол! Он, мол, козёл, не довёз и всё отдал недоноскам из десанта. Его ещё раз, но уже ночью, испинали за кого-то из ваших, которого пьяные сержанты решили опустить, но, видать, сами нарвались. Я тогда стоял в наряде по роте.

— Они что, звери? — Моя спина холодела от подробностей рассказа.

— Звери своих не загрызают, а эти просто не знают, что им ещё придумать! И каждый раз говорят: «Подождите, вы ещё в часть не приехали!». Саша! Я боюсь ехать в часть!! Если здесь такое, что там будет!?! — Он снова зарыдал.

Я сидел молча — этот ребёнок уже осознал, куда его везут и что с ним будет! Мне же было трудно представить масштабы трагедии, которую придётся ему пережить. Моя уверенность в себе и та команда, в которую я приписан, разделяли нас, как края оврага.

Побоями и опусканием Лешины проблемы не заканчивались. Головной болью в нем сидело желание подпитаться. Он никогда, да и я пока тоже, не знали, что голод — вообще тяжкий груз для собственной души.

Столовая пересыльного пункта если и выдавала достаточное количество килокалорий на день, то они были зарыты в такую безвкусную еду, что организм на первых порах просто отказывается принимать её как пищу. Самой принимаемой пищей был хлеб, но и его по норме незначительно. Вернее, мало, чтобы, отъевшись им, просуществовать до следующего приёма пищи.