Невенчанная губерния

А барыня лыса-брита, Любил барыню Никита, Любил барыню купец — Купил барыне чепец…

Компания его поддержала, из дворов откликнулись собаки. Тот, что был в чунях, лихо спустив с одного плеча рваную поддёвку — на манер гусарского ментика, зацепился взглядом за вывеску. Знал, должно быть, грамоту. На деревянном щите, прибитом над входом в полуподвал, сообщалось:

АБРАМ ФУКСМАН И СЫН

Пошив картузов, шапок и кепи по лутшим французским моделям

Фуксман снимал две комнаты в доме вдовы десятника Гаркуши. Самого десятника привалило в шахте ещё в девятьсот пятом. Его даже не хоронили — так и остался где-то под завалом. Разные ходили слухи, вроде бы сами шахтёры приложили руки к этому делу. Зверь был. Он и жену избивал до полусмерти. Поэтому, говорили, и детей у неё не было. До истинных причин его гибели не докопались, время было смутное. Отслужили в церкви панихиду — этим дело и кончилось.

Фуксман снимал тогда помещение при номерах на Второй линии. Но в девятьсот седьмом, когда волна революции схлынула, а на Юзовку попёрла босота из шахтёрских посёлков, когда под ободряющими взглядами «нейтральной» полиции бушевали погромщики, в одну ночь Фуксман потерял всё. Его мастерскую разграбили, выпотрошили из перины сбережения и — самое страшное — надругались над дочерью.

Хозяину дома, который вздумал было жаловаться, околоточный без обиняков заявил:

— А ты, братец, и сам виноват. Мало тебе православных постояльцев! У тебя, вон, и татарин живёт…

С той поры Фуксман квартировал у Гаркушихи.

— По мне, — заявляла она, — так пусть хоть арапин будет. Он деньги плотит и водку не хлобыщет.

Так вывеска Фуксмана стала одной из примет улицы, которая, как и все другие улицы Юзовки, называлась линией и имела свой порядковый номер.

Зацепившись взглядом за вывеску, тот, что в опорках, шлёпнул поддёвкой оземь и, прихлопывая по груди и коленкам, запел:

Гоп там! Ты-да-ры-да! Упоймала баба жида. Жида маленького, Кучерявенького…

Гармонист лихо свистнул (ливенская гармошка, кроме двух рядов кнопок, имела ещё одну клавишу, при нажиме на которую раздавался разбойничий свист) и заиграл гопак, подстраиваясь под выкрики товарища.

— Куражатся, — сказала Наца.

— Это пока Курослепова не видно, — добавила Дина.

— Такого урку и казаками не испугаешь, — возразила ей сестра.

— Курослепов и не таких ломал…

Околоточный Курослепов был грозой окраинных линий Юзовки. Он имел нюх на драки и всякие непотребства. А главное — чугунный кулак. Пусть десять, пятнадцать человек дерутся — он чётко определял ключевых, так сказать, бойцов и пёр напролом. Сначала бил в ухо (а от его удара лопались перепонки), после увещевал. И увещевания быстро доходили до сознания.

Между тем весёлая компания (ещё не пьяная, загул только начинался) поравнялась с домом Штраховых.

— Разлюбезным барышням моё почтение! — Ромка сдёрнул с уха картуз и тряхнул кудрявым чубом.

— У-ух, какие мамзельки! — взвизгнул парень в опорках. Но Роман глянул не него, и тот сконфуженно отступил.

— Что это ты, Роман, загулял с утра пораньше? — спросила Дина.

— У шахтёра жисть короткая, спешить надо. — Отвечал он старшей, Дине, а сам не спускал глаз с младшей сестры.

Наца капризно подёрнула плечиками и отвернулась.

— И куда же вы теперь?

— Да вот — земляку идём сапоги покупать, — кивнул он на парня в опорках.

— А мальчишку зачем спаиваете?

— Гаврюшка не пьёт. Он возле нас жизни учится. — Роман потрепал по волосам мальчишку. — А мог бы и пить — раз в шахте работает.

Дине наплевать было и на Ромку, и на его компанию. При людях она вообще постеснялась бы вступать с ним в разговор. Но чего не сделаешь от скуки! Тем более, что полуцыган менялся в лице когда видел её сестру. Потеха! На эту тему можно было поехидничать и после.

— Унтер! — сказал мальчишка и тронул за плечо Романа.

Тот обернулся. По улице, сонно полуприкрыв глаза, которые всё замечали, размеренно шагал околоточный. Молодые шахтёры вопросительно посмотрели на своего вожака.

— Ну и что — унтер? У него свои дела, у нас — свои. Вот возьму и закурю его табачку.

— Он тебе даст! — хмыкнула Дина.

Вместо ответа Роман решительно повернулся и пошёл навстречу Курослепову. Тот видел, что шахтёр идёт прямо на него, но продолжал шагать так же размеренно, лишь чуточку приподнял полусонные веки.

— Здравия желаю, Игнат Захарович! — рявкнул Ромка и заступил ему дорогу.

— Чего тебе?

— Закурить не найдётся?

— Проваливал бы ты от греха…

— Мы пойдём, ваше благородие, только курить очень хочется.

«Благородие» приподнял руку, как будто раздумывая: дать в морду или вытащить кисет? Но психолог улицы Курослепов по лицу Ромки видел, что ради озорства перед девками тот готов сейчас на рожон полезть… Брезгливо скривив губы, полез в карман мундира и достал кисет. Ромка взял щепоть табаку, высыпал на клочок газеты и стал скручивать цыгарку. Околоточный забрал свой кисет и пошагал дальше. Воровато прошмыгнув мимо него, шахтёры двинулись за своим вожаком.