Невенчанная губерния

Неглупый по природе человек, Леопольд Саввич плохо мог сдерживать свои чувства, а потому совсем расстроился. Бывают такие неудачники на стрельбище: зрение отличное, мишень видит чётко, мушку под самую десятку подводит. Но руки дрожат от страха, сердце колотится — и пули скачут вокруг цели.

Испуганный тем, что Штрахов сам пойдёт к Абызову и расскажет всё как есть, Леопольд Саввич бросил дела и побежал к управляющему.

— У себя? — спросил уже немолодого письмоводителя, что сидел в приёмной между шкафом с бумагами и висящим на стене телефоном. — Заходите, — ответил тот, — правда, там посторонний, только что вошёл…

Клевецкий, как и главный инженер, заходил к управляющему в любое время, лишь бы тот был на месте. Поэтому, открыв дверь и стараясь придать своему лицу безразличное выражение, главбух вошёл в кабинет. Абызов кивнул ему, отвечая на приветствие, и вопросительно посмотрел на стоящего у стола посетителя. Это был средних лет мужчина с аскетическим лицом, в поношенном мундире горного ведомства. Ему, должно быть, не понравилось, что в кабинет вслед за ним вошёл ещё кто-то. Угрюмо произнёс:

— Я — конфиденциально…

— Леопольд Саввич, — со снисходительной улыбкой сказал управляющий, — прошу вас… Я поговорю с господином… — И посмотрел на посетителя. Но тот сделал вид, что не понял вопроса, и не назвал себя. — Вот. И сразу заходите.

— Ради Бога! — нервно улыбнулся Клевецкий. — У меня ничего срочного. Зайду позже.

Вернувшись в свой кабинет, он нервно перекладывал бумаги так и сяк, рылся в столе, но работа не шла на ум, а время тянулось еле-еле. Через полчаса он снова был в приёмной. Письмоводитель куда-то вышел, и Клевецкий поспешно заглянул к управляющему. На этот раз сам Абызов недовольно поморщился и, сдерживая раздражение, спросил:

— Вы спешите?

— Нет, что вы! У меня ничего! Так… соображения.

— Если соображения, давайте на той неделе. В воскресенье выборы уполномоченного… Сколько уже можно переносить это дело. Хлопот будет достаточно.

И опять Клевецкий оказался силён, как говорят, задним умом. «Зачем совался: дождался, пока выставили! Теперь, если и удастся поговорить, надо выдумывать что-то другое. Ведь о письме на Романа можно вести разговор только вскользь, только между делом, а чем объяснить свою назойливость?»

В конце дня заявился Штрахов. Не ожидая его вопроса, Клевецкий раздражённо пояснил:

— Я был и говорил. Он всё сделает. Только сейчас очень занят перед воскресными выборами. Пройдут на руднике выборы, и тогда обещал сделать. Обещал, понимаешь!

Клевецкому повезло, хоть управляющему рудником в тот день было не до него. Абызов приехал на работу позже обычного. Он вообще раздумывал с утра: ехать или нет? Чувствовал недомогание, а возможно, это навалилась хандра. Впрочем, какая разница! Но надо было приготовиться к воскресному собранию, поговорить с урядником — его наверняка по своей линии снабдят списком «нежелательных», которые проходят по охранке и полицейскому сыску или имевшими контакт с эсерами или эсдеками… Надо было вызвать десятников, артельщиков, старых благонадёжных рабочих, чтобы всё обсудить заранее. Поэтому в контору он приехал. В приёмной уже ожидал какой-то господин. И хоть не настроен был, всё же принял его. Когда в первый раз заглянул Клевецкий, даже обрадовался. Думал, поскорее спровадит посетителя. Не вышло. Зато когда бухгалтер заглянул через полчаса, было уже не до него…

Посетитель повёл себя весьма загадочно и странно. Так показалось Абызову в самом начале разговора. Потом уже ничего не казалось. Потом он уже готов был и брата родного выставить вон, чтобы не мешал. А начал разговор сей необычный посетитель так:

— Я вас нашел, Василий Николаевич, путём кропотливого, можно сказать, научного изыскания и расчёта. То есть, натуральным образом, подбирая нужного для моего дела человека, завёл ряд карточек на определённых лиц и вносил туда все добываемые сведения, которые затем сопоставлял и анализировал. Только, умоляю вас, не перебивайте меня, ибо ничего лишнего не скажу. Я этот разговор не один месяц вынашивал, так что оговорок либо ненужных слов у меня не должно получиться.

Он перевёл дух, внимательно посмотрел на Абызова. Убедившись, что управляющий заинтересовался и готов слушать его, продолжал:

— Я работаю маркшейдером на Каламановской. Вы же знаете, как шахтные поля поделены между хозяевами: не от угля идут, а скорее от картошек. На поверхности балка, речка с прудом — каламановские, значит, и под землёй добычные поля в этих границах должны умещаться. По соседству с нами, вы должны знать, Листовская шахтёнка. Захудалая, прямо скажем. На её северной стороне пласт утончается, почти уходит — поэтому лавы нарезаны в южном направлении. Но и там уже остатки берут. Года на два если хватит, то хорошо. По моему рассуждению, её сейчас можно купить за мизерную цену. Да кому она нужна? Обречённая шахта.

Поднял глаза, ожидая, что Абызов спросит: зачем, мол, вы мне это рассказываете? Но тот молчал. Уже поверил, что посетитель довольно изучил его, потому как повёл разговор о самом больном.