Невенчанная губерния

«О, Господи! — подумал Абызов. — Ни один хулитель не принёс, должно быть, столько вреда России, сколько вот такие безудержные, неиссякаемые хвалители!»

Бросив газеты на приставной столик (секретарь потом уберёт), он вышел в коридор. Только что вымытые деревянные полы струили прохладу, из торцевого окошка падал косой, жёсткий свет. В душе Василия Николаевича вызревало какое-то предчувствие, неосознанная тревога — оставаться наедине с собой стало тягостно. Толкнув дверь, вошёл в кабинет к главбуху.

Леопольд Саввич, как школьник, пойманный учителем, быстренько отодвинул журнал, который только что читал, и потянулся за развёрнутой ведомостью. Абызов заулыбался.

— Да ладно вам… Чтобы не одичать тут, надо и журналы почитывать. Не в убыток, конечно, делу. Кстати, что за изданьице? Такое яркое…

— «Столица и усадьба», — угодливо ответил Клевецкий. — Вот тут сказано: «Журнал красивой жизни, совершенно нового в России типа, по образцу английских».

Абызов бросил взгляд на красочную обложку и в виньетке под целующимися ангелочками прочитал: «Красивая жизнь доступна не всем, но она всё-таки существует, она создаёт те особые ценности, которые станут когда-нибудь общим достоянием… Всякая политика, партийность, классовая рознь абсолютно чужды нашему журналу».

— Да… — задумчиво произнёс хозяин. — «Расея» наша непостижима! Сто миллионов голодают, десять миллионов сидят в мокрых окопах, а красивая жизнь… как тут написано — «всё-таки существует»! Впрочем, Леопольд Саввич, если подойти к делу философически… Скажем, чтобы насладиться нежной телячьей отбивной — не обязательно видеть, как убивают телёнка, как выпускают из него кишки и снимают шкуру! Скорее наоборот.

Он полистал журнальчик, вначале даже со смешком («Уж не жениться ли вы надумали наконец?»), потом уткнулся в какую-то статейку, засмотрелся на идиллический рисунок изящной виллы у пруда, из которого выходила юная купальщица…

— М-да… М-да… — вздохнул Абызов и неожиданно предложил: — Не хотите ли со мной прогуляться?

Они вышли из нового здания конторы, которое всеми окнами кабинетов смотрело на шахтный двор. Оставив в стороне посёлок, что раскорячился несколькими рядами кривых улиц, обогнули устье старого наклонного ствола и направились к новому. Абызов гордился им. Облицованный тёсаным камнем, он отвесно прошил недра до глубины 210 метров и, как все считали, божьим провидением сел на богатый пласт! К нему от старых выработок тянулась под землёю сбойка…

Клевецкий полагал, что Василий Николаевич, находясь в добром расположении духа, предложит ему ещё раз проехаться в клети по новому стволу, порадоваться вместе с ним. Ещё бы не радоваться хозяину. В один день, считай, стоимость шахты выросла в пять раз!

Но Абызов, опустив до бровей белое кепи и сшибая тростью побуревшие головки тысячелистника, сошёл с тропки и мимо ствола направился в Кудрявую балку. Это был древний глубокий овраг, за многие сотни лет его берега сгладились, покрылись слоем почвы. Укрытые от горячих ветров, тут пышно росли травы, буйно заплетались кустарники, особенно в верхней части — и тёрн, и шиповник, и такой же колючий серебристый лох. По правому берегу Кудрявой балки проходила граница земель, относящихся к Листовской.

— Знаете, я за два года не отложил ни копейки, — задумчиво сказал Абызов, — всё пускал на ремонт и строительство.

(Лукавил управляющий. Ещё и как лукавил!)

— И не прогадали… — почтительно отозвался Клевецкий.

— Да уж не жалуюсь!

И Василий Николаевич стал говорить о том, что ещё месяц-другой — и крупные затраты кончатся, шахта начнёт давать… деньги! Он не скопидом, не станет, образно говоря, набивать сундуки. Деньги для него — не цель, а всего лишь средство. Вот здесь, в Кудрявой балке, как только кончится война, он начнёт возводить свою мечту. Если в низовьях поставить плотину, спланировать берега, посадить сад…

— Разбередили вы меня, Леопольд Саввич, своим журналом красивой жизни. Когда ушло с молотка родительское поместье, я даже не сожалел. Молод был и глуп. Думал, если оно не приносит денег, то и проку в нём нет. Понадобились годы, прежде чем я понял, какое это ошеломляющее счастье — владеть землёй! Балка, ручей, трава… И всё это, что внутри, — на сто, на тысячу сажён… И небо вверху, и солнце, и если дождь пойдёт — всё тут моё.

Он вспомнил, что именно в Кудрявую балку там, глубоко под землёй, решил пробить выработку Нечволодов и обнаружил мощный пласт в границах Листовской. В конце концов это стало счастливым случаем для Василия Николаевича. Но сегодня, вспомнив об этом уже с хозяйской точки зрения, он вдруг поморщился: «Всё-таки большая свинья этот маркшейдер! Знал же, что залезает в чужие недра, знал — но не остановился. Кто своего не имел, тому и чужого не жалко».