Зато роль датакратической «властно-технологической» элиты может в этих условиях стать абсолютной. Государство и «цифровые» гигакорпорации, платформы и агрегаторы, похоже, претендуют на то, чтобы стать всевластными. Вспомните откровения датского министра Иды Аукен про общество будущего (глава 5): «…Мне ничего не принадлежит… Отслеживается каждый мой шаг. Я знаю, что где-то записывается все, что я делаю, о чем думаю и о чем мечтаю. Надеюсь, никто не станет использовать эти данные против меня».
Наверное, не будет. Разве что только в крайнем случае. Но цена слова и, тем более «поведенческой» ошибки многократно возрастет: ведь о любом человеке будет известно все до мелочей, буквально вся история его жизни. Это и даст датакратии не сравнимые ни с одной из прошлых эпох возможности по контролю и управлению любым обществом, которое, при условии эффективного использования новейших социальных и медиатехнологий в основной своей массе станет более монолитным и, в какой-то мере, «стандартизированным» или даже «роботизированным».
Это будет общество, которое в основной своей массе будет состоять из безработных иждивенцев – ведь спроса на массовый труд не будет, а, если человек не работает, значит, он не может платить налоги. И велика вероятность, что, к огромному разочарованию гуманистов, это приведет к снижению ценности человеческой жизни, даже в развитых странах.
Избирательные механизмы могут уйти в прошлое либо стать откровенно декоративными. Зачем они нужны, если выбирать некого и незачем? Изменить ничего нельзя, алгоритмы все просчитают наперед и организуют наилучшим, с точки зрения создателя или регулятора этих алгоритмов, образом. «Социальных лифтов» не останется в принципе, поскольку нейросети будут постепенно вытеснять человека из всех отраслей, да и высшая элита через некоторое время будет рада переложить на плечи искусственного интеллекта принятие решений, оставив себе безусловное право наслаждаться жизнью и доступным только ей практически неограниченным потреблением.
Да, в каких-то странах будет распространена искусственная занятость, а кому-то наверняка удастся найти себе ремесло по душе (вспомните главу 2: ремесленные форматы – одна из наиболее перспективных форм занятости будущего для «синих воротничков»). По-прежнему нарасхват будут лучшие ученые и врачи, элитарные наука, образование и медицина останутся с нами почти до конца. Но массовые профессии, не связанные с IT, уйдут в прошлое, и стремиться, в общем-то, «людям не из элиты» будет практически не к чему. Зато геймерство как способ заработка или, например, майнинг (фарминг) каких-нибудь виртуальных ресурсов (как, скажем, довольно популярный уже в наше время фарминг золота в игре World of Warcraft) станут гораздо более распространенными занятиями, чем сейчас. Но, конечно, им будет далеко до таких востребованных пока еще массовых профессий, как водитель такси или продавец-кассир в супермаркете.
Если мировой экономический пирог не будет расти, спрос на труд будет падать, велика вероятность перехода социума к формату «Нового Средневековья», когда приблизившиеся к бессмертию элиты во многих странах предпочтут в принципе ликвидировать социальные лифты и минимизировать расходы на «социальный сектор».
Если нет спроса на труд, неэффективно и массовое образование, да и массовая медицина, в сущности, тоже: вся эта инфраструктура появилась в свое время не просто так, а прежде всего потому, что экономика предъявляла спрос на образованную, квалифицированную и, самое главное, здоровую рабочую силу. А что теперь? Кто и ради чего будет содержать столь дорогостоящую социальную инфраструктуру в эпоху тотального «цифрового» сокращения издержек на все, что можно? Зато повсеместно станет распространен скоринг здоровья, наряду (или интегрированно) с социальным рейтингом. «Здоровье от природы» станет капиталом: любое хроническое заболевание – это слабый иммунитет, а ослабленная иммунная система означает риск подхватить какой-нибудь новый вирус и, тем самым, стать опасным для общества.
Впрочем, как помнит читатель, скоринг – это оценка. Так вот оцениваться в «новом мире» будущего будет практически все: кредитоспособность, здоровье, эмоциональный интеллект… И, возможно, родители будут счастливы немного «подкорректировать» гены своему ребенку, чтобы дать ему шанс на более высокую оценку и, соответственно, немного лучшую судьбу. Ведь от этой оценки может зависеть вся его будущая жизнь.
Встроенные или, на худой конец, «носимые» улучшения, которыми ранее пользовались лишь инвалиды – это уже не стигма, а конкурентное преимущество работника будущего, шанс на лучшую жизнь и, соответственно, более высокий уровень потребления.