Never (СИ)

Поправляет цветы в фарфоровой вазе, что стоит, наверное, больше, чем он тратит за год. Пальцы скользят по бархатистым лепесткам, скрученным в тугие бутоны. Это как нерастраченная ласка, как нежность, которую нужно выплеснуть, будто помои, пока никто не увидел.

Какой-то шорох, будто кошка роется в куче старых газет. Но это лишь ветер, что переворачивает страницы книги, раскрывшейся посередине. Берет томик в руки (осторожно, чтоб не измазать белоснежные страницы), ожидая увидеть дешевое чтиво, но одобрительно присвистывает, пробежав глазами несколько строк. Джексон любит хорошие книги, и Джек Лондон – черт, да Уиттмор его не боготворит разве что…

- Нравятся книги Джека? – голос тихий, почти что застенчивый, какой и не ожидаешь услышать от богатенького лорденыша. А глаза лазурные, но такие теплые, как море на отмели в середине лета. Айзек смотрит внимательно, чуть склонив набок кудрявую голову, завернутый в этот идиотский шарф, который хочется немедленно сдернуть, потому что даже от одного взгляда Джексону становится душно. Улыбка изгибает красиво очерченные губы, и нет в нем ни высокомерия, ни злости, ни пренебрежительной снисходительности…

- Джека, Уайльда, Джойса, Шоу, Уэллса, Киплинга… Их много на самом деле. – Передергивает плечами, чувствуя, как раздражение щекочет где-то в груди и под лопатками. – Я не должен был трогать книгу, извини. Цветы я расставил. Белые розы… как и всегда.

Лейхи грустно кивает, вытаскивает своими длинными пальцами один бутон из букета, вдыхает нежный аромат.

- Любимые цветы мамы…

- Она в отъезде?

- Она умерла…

В глазах двоится, и дымчатая пелена застилает глаза. Даже сейчас, столько лет спустя, вспоминая о маме, он не может оставаться спокойным. Джексон прикусывает губу, чертыхаясь беззвучно, глотает застрявший в горле комок.

- Черт, извини, я не знал…

- Все в порядке, это было давно. – И слабая улыбка сквозь слезы, скопившиеся в уголках глаз, преображает лицо. Словно оно вдруг начинает светиться изнутри. Как в легендах про добрых духов…

Парадная дверь хлопает так громко, что стены без преувеличения вздрагивают, как при землетрясении. Айзек вдруг втягивает голову в плечи, и сразу кажется меньше ростом. Меньше, нежнее, ранимей…

- Эсквайр вернулся. Тебе лучше выйти через заднюю дверь, извини… Я просто… Он будет орать на тебя, понимаешь? Он… жесткий человек.

Шаги приближаются, и кровь отливает от лица парня. Он такой белый, будто кто-то, схватив за волосы, макнул прямо в ведерко с белой краской или известью. Джексон буквально чувствует запах страха, расползающийся по комнате – горький и темный, как остывшая зола. И где-то на задворках сознания тревожно тренькает колокольчик. Почему Айзек называет отца «эсквайр»? Почему?

Бесшумной тенью Джексон выскальзывает в приоткрытую дверь, замирает с другой стороны, пытается не дышать.

«Что-то происходит. Что-то плохое!», – вопят все его инстинкты, оглушая изнутри.

- Айзек? И что ты тут делаешь в разгар практики, позволь узнать? Или для студентов Оксфорда такая ерунда необязательна?

Голос вкрадчивый и такой мерзкий, что хочется немедленно пойти и вымыть руки, будто взял в руки липкую жабу, усеянную бородавками. Джексон не видит ни одного из Лейхи, в узкую щель неплотно притворенной двери виднеется лишь угол гостиной и часть окна. Но и звуков ему достаточно. С избытком.

- Мистер Лейхи… отец… – Айзек мямлит так испуганно, что у садовника сжимается что-то в груди.

Не твое дело, чувак, просто вали, займись своими цветами… траву с южной стороны усадьбы и не начинал стричь, а еще живая изгородь, и…

- Тебя отчислили, так?! – Так ревут быки, бросаясь на тореадора на испанской корриде. И Уиттмор сейчас может поставить последние пять фунтов на то, что глаза лорда в это самое мгновение налились кровью, как у того самого быка…

- Я все объясню…

Звук пощечины эхом разносится по поместью, и Джексон сжимает кулаки, пока кровь колотится в висках, а злость застилает глаза. Гребаный престарелый мудак, да как он смеет… Сына… За что? Глухой стук, и еще, и еще… Айзек молчит. Лишь только раз до ушей Уиттмора доносится то ли всхлип, то ли полу-стон… Почему он не даст отпор?

- Я научу тебя серьезности и хорошим манерам, …мальчишка…

Ваза с цветами врезается в стену у окна, и Джексон отшатывается, когда несколько острых, как бритва, осколков, разлетевшихся по гостиной роем взбесившихся ос, обдирают предплечье до крови. Он ретируется через окно, когда слышит тяжелую поступь эсквайра в эту сторону.

Буквально валится на траву сразу за кустом растрепанных пионов, прижимая ладонь к рваной, но неглубокой ране. Выкрики и грохот в доме становятся тише. Уиттмор смотрит, как крохотный черный жучок карабкается по стеблю, а в голове стучит лишь одно: «Какого хера, Джексон, почему ты не вышел и не заступился…».

Кто он ему – Айзек Лейхи? Богатенький мальчик, что поговорил не как с отбросом, а как с равным? Жопу теперь за него рвать? Он долбит кулаком землю, и черно-зеленые брызги веером разлетаются в стороны.