Never (СИ)

Подставить альфе беззащитное горло. Вверить свою жизнь. Себя без остатка.

Н е _ б у д у .

“Придется”.

У альфы рот на вкус как проклятье. Не целует — вгрызается, сминая мягкие губы. Не ласка, не нежность — всего лишь тавро. Знак принадлежности.

“Мой, и плевать, что ты там хочешь”.

Болт на узких джинсах поддаетя раза с четвертого. Глухо рычит, и молнию уже разрывает. Грубые пальцы на коже, сжимают внизу крепко и жарко. И прошибает разрядом, выгибает.

Это инстинкт, говорит себе Джексон, чувствуя, как плоть твердеет в чужой ладони.

Это физиология, упрямо, кусая губы, чтоб не стонать.

Это не значит... ничего не значит, думает он, когда его разворачивают спиною, заставляя прогнуться.

Это ничего не...

и закрывает глаза.

====== 111. Джексон/Айзек ======

Комментарий к 111. Джексон/Айзек https://pp.userapi.com/c639418/v639418952/43330/_1K-yAdF1Tc.jpg

Джексон где-то видел уже такое. Однозначно. Слизывал с губ крем с теми же нотками малины и дыни, забрасывал в рот разноцветные, как радуга, драже с молочным шоколадом внутри. И в горле щекотало от постоянного смеха.

Яркого, выжигающего глаза. Как закат.

И летел, каждый день день летел кувырком в глаза цвета полуденной неги. Прозрачно-голубые и глубокие при этом, как бездна. С колючими кристалликами льда, что таяли моментально всего лишь от касания кончиков пальцев к щеке.

— Я... я тебя помню.

Этот парень... Айзек, он точно знает, что его зовут Айзек. Имя такое же солнечное, как эта улыбка, что сейчас робко, едва-едва изгибает краешек губ. Точно не может насмелиться. Не дается.

Длинными пальцами взбивает золотистую стружку кудрей и выглядит так очаровательно-растерянно, что хочется обхватить руками и повалить на кровать, чтобы дрыгал ногами и визжал, как девчонка, а потом хохотал заливисто и счастливо.

Джексон помнит. Он помнит, что Айзек Лейхи в его руках пахнет счастьем. Он и есть настоящее счастье. Целый мир, который прямо вот здесь, бьется пульсом в запястье.

Кажется, он знал его всю свою жизнь, которая стерлась вдруг всего лишь одним взмахом золотистых ресниц. Рухнула в образовавшийся где-то позади разлом. Джексон знает, что не оглянется и не пожалеет ни разу.

“Я правда помню тебя”.

— Я... эм... — Айзек смешается и покраснеет отчего-то яркой волной, что затопит лицо и спустится по шее, теряясь под распахнутым воротом поло. Красивый. До покалывания в кончиках пальцев, до замирающего стука в груди, до сладкой тяжести в паху и ненормальной, счастливой улыбки. — Мне кажется, вы обознались. Я всего лишь... хотел... узнать, желаете заказать что-то еще?

Пирожные и какао ему приносил явно кто-то другой. Такой нескладный мальчишка, весь в родинках и, кажется, с шилом в непоседливой заднице. Джексон еще подумал, что лицо кажется смутно знакомым, но потом просто забил, потому что... потому что опостылевший лондонский туман остался, наконец, позади, как и навязший на зубах звон Биг-Бена, и тяжелые, медленные воды Темзы, в которые иными ночами хотелось сигануть прямо с моста, вниз головой. Так, чтоб больше не выплыть, а потом не пожалеть об этом ни разу. Где бы оно ни случилось — это “потом”.

— Я бы выпил кофе, наверное. Составишь компанию? Знаешь, я в Калифорнии всего второй день. И, к своему стыду, даже не знаю, как называется этот город.

Сконфуженная усмешка, и волна удовольствия накрывает с головой, как прибой, когда он видит растерянное удивление, а потом робкий кивок в ответ. И еле удерживается от желания вскрикнуть и подпрыгнуть, победно вскидывая кулак. Как тогда, еще в школе...

Парень возвращается минут через десять, опускает на столик пару дымящихся чашек и тарелку с такими же пирожными. Стягивает неловко передник и усаживается напротив, вытягивая свои длинные ноги... А Джексон... Джексон громко глотает, с трудом отводя взгляд, потому что помнит, как ноги эти обхватывали его бедра, как выгибался в руках, откидывая голову...

— Я... меня зовут...

— Айзек... тебя зовут Айзек, я знаю.

Вскинет испуганный взгляд, и где-то далеко, в самой гуще спутавшихся мыслей Джексона, мелькнет нечто неправильное: испугался, но не удивился.

— Айзек. Да, мое имя. Ты... знаешь, ты такой странный.

— Я ведь правда помню тебя. Словно какое-то неправильное, мутировавшее дежавю. Я помню все, чего быть не могло. Я ведь никогда не был раньше в Америке, знаешь?.. А еще прямо уверен, что, например, сейчас в твоей кружке — черный кофе с капелькой кленового сиропа, обязательно корица. Другой ты не пьешь. А булочки любишь с яблочным джемом.

Не страшно, не странно, но и не все равно. Как-то очень правильно просто. Словно случилось именно то, что должно, и теперь он, Джексон, нашел свое место.

“Теперь все правильно, я больше не буду чувствовать себя сломанной куклой или будильником, что однажды забыл зазвенеть”.