И по напрягшейся спине, закаменевшему лицу видит, что да, он винит, рвет себя изнутри клыками, кромсает в ошметки. И тогда тонкие изящные руки, будто порхая, касаются скул и лба, разглаживая морщинки, а потом скользят по плечам, забирая тяжесть и боль, сковавшие тело непроницаемым панцирем. Дерек выдыхает. Просто опускает ресницы, когда мягкие (боги, такие нежные!) губы заменяют пальцы, трогая оцепеневшие мышцы. Втягивает воздух с каким-то всхлипом-рычанием, и не может, никак не может удержать когти, что рвут кожу пальцев, пробиваясь наружу.
- Я должен… я отведу тебя утром в деревню к твоим. Я не хочу причинить тебе боль.
И разбивает себя на осколки этой фразой. А Айзек просто смотрит – внимательно и неподвижно, будто считывает мысли с кончиков ресниц. Его длинные уши чуть подрагивают, будто от холода, и волк давит в себе желание обнять, защитить от холодных порывов ветра, согреть. Потому что если коснется сейчас хотя бы кончиком пальца, не остановится уже никогда.
- Ты хочешь, чтобы я ушел? – Спрашивает эльф наконец. Мерещится, или в глубине огромных распахнутых глаз крупными каплями росы блестят обида и грусть?
Волк глухо рычит и разворачивается на пятках, чтобы рвануть в лес, в самую чащу, перекинуться в зверя и долго выть на луну, а потом драть когтями кору с деревьев, рвать на куски зазевавшуюся добычу, залить кровью жертв глухую боль, пластающую изнутри.
- Я не уйду, – шепчет эльф и как-то совершенно беззвучно оказывается рядом, обнимает Дерека со спины, утыкаясь лицом в шею, а потом обводит кончиком пальца трискелион, выбитый на спине оборотня – три стадии жизни, возможность меняться, отринуть рамки.
Он хрупкий и такой красивый, что на него смотреть даже страшно – вдруг сломается. Дерек сам не понимает, почему притягивает эльфа к себе и вдыхает полной грудью аромат цветов и нектара, капелька меда, персики и что-то еще – призрачно-знакомое, но до конца не уловимое. Губы смыкаются на губах, и воздух улетучивается, испаряется, просто исчезает из легких, когда Айзек отвечает и тихо стонет, запуская руки в жесткие волосы волка.
Небо на востоке, где-то очень далеко за заросшими лишайником скалами, медленно начинает светлеть, и розоватые блики растекаются по небосклону, как румянец на бледном лице эльфа, целующего оборотня у входа в логово. Логово, в котором больше не будет холодно и одиноко.
====== 49. Дерек/Стайлз ======
Комментарий к 49. Дерек/Стайлз https://pp.vk.me/c628229/v628229352/367f4/g0JYueX0JvU.jpg
Солнце льется сквозь распахнутую дверь, как вода из крана на раскаленную сковороду. Оно выжигает сетчатку кислотными лучами, оставляет на бледной коже метки-ожоги. Почти такие же появлялись на шее и плечах каждое утро после ночи, проведенной в лофте у Дерека. Но Дерека больше нет, а лофт продан заезжим торговцам разнокалиберным хламом.
Ступени горячие и очень твердые, у него задница занемела и, кажется, трансформировалась в деревяшку. Стайлзу плевать. Он смотрит на сцепленные в замок пальцы, и в голове – ни одной связной мысли. Хорошие новости из больницы не поступают уже неделю: “Без изменений. Стабильно-тяжелый. Мы делаем все возможное”.
“Мы не знаем, что происходит”, – было бы точнее. Но разве они когда-то признавались в подобном?
У него внутри так пусто, что даже слез не осталось, хотя глаза опухли и покраснели. По венам будто жидкий лед струится, замерзая. Наверное, именно от этого покалывает пальцы, и кровь не бежит, когда он прижимает к ладони лезвие – просто проверить.
- Стайлз, не надо.
Он привык к тревоге и нежности, звучащим в этом голосе раз от раза, но сейчас к ним примешиваются раздражение и злость. Наверное, поэтому Стилински поднимает глаза, что хлещут обвинением, упреком, обидой, пластают душу на рваные ленты, как плантатор – спину раба пропитанным кровью хлыстом.
- Шел бы ты нахуй, Дерек Хейл, – в его вздохе – вся тяжесть свалившегося за эти месяцы на худые юношеские плечи. Он зло отшвыривает покрытое алым лезвие и трет порез, из которого кровь все же медленно капает на пол – яркими блестящими бусинами. Кап-кап-кап.
- Ты злишься.
И это, блядь, совсем не вопрос. Охуеть, проницательность.
- Злюсь. Разбит. Опустошен. Подавлен. Еще что придумаешь? Я слышал это уже сотни раз, волче. Если бы ты правда был здесь, въебал бы тебе, не думая, хотя бы попробовал разбить это сраное совершенное лицо. Но тебя нет ведь, Дерек. Тебя год уже нет.
И в диссонанс к этим словам смеется – громко, с надрывом. Кусает собственные губы и все думает, какого хера тогда, очень давно, гребаный Темный Лис проиграл, сдох, оставив его, Стайлза, один на один со всей ебаной несправедливостью этого мира.
- Вот он я, перед тобой.
Все тот же насупленный взгляд и щетина на лице. Все та же весенняя зелень глаз, которые когда-то умели смеяться лишь для него, для Стайлза. Для него, с ним, над ним...
Сука, как же я тебя ненавижу.