Неверная. Костры Афганистана

– Не волнуйся, Джамиля, думаю, предложений у тебя будет немало, – сказал Спанди, помогая ей слезть со стула, где она стояла до этого, вытирая пыль с банок на полке. – Ты хороша, как звезда в ночном небе. Года через два мужчины начнут падать к твоим ногам.

– Правда? Ты так думаешь?

– Я это знаю.

– О, начинается, – пробормотал Пир, когда Джамиля, поправляя косынку, чтобы прикрыть свежий синяк на лице, оставленный ее отцом, захихикала. – Ну-ка, вы оба, кончайте это! Я в своем магазине никаких ухаживаний не потерплю.

– Кажется, меня сейчас стошнит, – сказал я.

– Не будь ребенком! – засмеялась Джамиля.

– Нет, правда, сейчас стошнит…

И стошнило – прямо Псу на хвост.

Я чувствовал себя неважно весь день, обливался потом, а в голове у меня взялся вдруг играть на барабанчиках табла какой-то дьявол и играл почти два часа – перед тем как в магазин Пира Хедери неожиданно вошел Хаджи Хан и сказал, что хочет купить пачку сигарет.

Мы тут же бросили все свои дела – не то чтобы у нас их было много – и принялись провожать взглядом каждое его движение, так что кто-нибудь со стороны вполне мог подумать, будто мы охраняем магазин от самого ловкого из кабульских воров.

Я сразу понял, что он лжет – насчет сигарет. Ему привозили их целыми коробками из Европы, и я ни разу не видел, чтобы он курил китайское вонючее дерьмо, как прочие простые смертные.

– Ну что, все в порядке? – спросил он у меня, пока мы на него таращились, а Пир стелился перед ним прямо как женщина, предлагая то чаю выпить, то печенья съесть, и, когда Хаджи Хан попытался заплатить за свои «Севен Старс», даже сказал: «Не надо, не надо». Подобные слова из его морщинистых губ я слышал впервые.

Я кивнул, зная, что Хаджи Хан ожидает большего, но отказываясь дать ему это.

– Никаких проблем… – сделал он еще одну попытку, – в доме?

Я покачал головой.

– Хорошо. Очень хорошо. Значит, все в порядке?

Я кивнул.

– Во время волнений никто не пострадал?

Я пожал плечами и покачал головой.

– А как Джеймс? Работает успешно? А Мэй?..

– Она поживает прекрасно! – взорвался я вдруг, чувствуя ужасную неловкость из-за этого дурацкого разговора, к которому с великим интересом прислушивались все мои друзья – я ведь не рассказывал им о том, что Джорджия выбросила Хаджи Хана из своей жизни. И видел сейчас, что они тоже пребывают в некоторой растерянности от происходящего. Нечасто в маленькие магазины заходят без всяких причин большие люди.

– Хорошо. Хорошо, – повторил Хаджи Хан, казавшийся огромным и в то же время каким-то потерянным в тесном пространстве лавочки Пира. – Я просто хотел… ну, ты понимаешь…

– Да, – сказал я. – Понимаю.

И Хаджи Хан кивнул и вышел – оставив сигареты на прилавке.

* * *

– Наверное, съел что-то не то, только и всего.

Доктор Хьюго потрогал мою голову, проверяя температуру, а потом пощупал пальцами с двух сторон мою шею, ища бог ведает чего.

– Много воды и немного покоя, – заключил он, усаживаясь на подушки и поднимая чашку с чаем.

Я повернул голову набок и посмотрел на него.

Как он лечит, я видел всего два раза. Один раз Джорджию лечил, теперь вот – меня. И похоже было, все, в чем мы нуждались, на его взгляд, так это в чуточке покоя.

Меня не на шутку интересовало, что он сказал бы, если бы у кого-то была оторвана нога.

– Да, ты, наверное, прав, – согласилась Джорджия, и я закатил глаза. Она тут же спросила: – Что это значит?

– Что? – спросил я, чувствуя, как щеки мои становятся еще горячее. Не думал, что она заметит.

– Вот это! – Джорджия закатила глаза.

– Ах, это, – сдался я, тоже их закатывая.

– Да, это, – сказала она, передразнивая меня снова.

– Ничего.

– Мальчишка! – засмеялась она, притягивая меня к себе и обхватывая руками, которые стали намного мягче, потому что теперь она снова ела.

– Женщина! – парировал я.

– Вы двое – всегда так? – спросил доктор Хьюго, макнув в чай печенье. Понес его ко рту, но печенье разломилось и шлепнулось ему на брюки.

– Мило, – сказала Джорджия, закатывая глаза.

* * *

Доктор Хьюго приходил к нам в дом очень поздно, даже во время комендантского часа, поскольку правительство выдало ему специальный пропуск, чтобы в него не стреляли на полицейских контрольно-пропускных пунктах.

И хотя я еще не знал, насколько он на самом деле хорош как доктор, я был уверен, что он точно может стать хорошим другом Джорджии – если она ему позволит. Он был немножко неряшлив, что уж скрывать, но у него было доброе сердце – он сам рассказал мне, что однажды целый день плакал, когда ему пришлось отрезать руку женщине, в которую выстрелил в пылу ссоры ее муж.

О докторе мы с Джорджией не разговаривали, но я догадывался, что он ей нравится, хотя бы чуточку, потому что она снова начала пользоваться косметикой. Она не прикасалась к нему, и не поглаживала по колену, и не смотрела на него такими глазами, как на Хаджи Хана, но все же улыбалась, когда он был рядом, и выходила за дверь, когда он ей звонил, а это было уже несколько похоже на то, как она вела себя раньше.