Неверная. Костры Афганистана

– Не это ли называется любовь? – спросила Джамиля, пытаясь вычистить то, что осталось от зубов Пса, деревянной щеткой, которой Пир Хедери чистил собственные зубы. Если бы он это видел – взбесился бы.

– Кто-то зовет это любовью, малышка, а кто-то – безумием.

– Кто и что зовет безумием?

В магазин вошел Спанди, помахивая сумкой с телефонными карточками.

Он все чаще и чаще захаживал к нам в последнее время, и Пир Хедери заметил уже, что магазин его стал больше походить на сиротский приют, чем на деловое заведение.

– Любовь, – ответил старик, – мечту поэтов, девочек тринадцати лет, индийских танцовщиц и иностранных толстосумов.

– Вы никого и никогда не любили? – спросила Джамиля.

– Времени не было, – ответил он. – Я был слишком занят…

– Ведя джихад! – закончили мы вместе с ним.

– И это правда! – гаркнул он. – Да и попробуй полюби, когда все женщины закутаны с ног до головы и жениться ты должен на своей двоюродной сестре!

* * *

Несмотря на старческие придури Пира и странное его желание выглядеть как банка «Фанты», в словах его все же было что-то справедливое.

Взять хоть следующую пятницу. Мать, благо они с сестрой помирились, затащила меня к ней в гости. И когда мы туда пришли, то с изумлением обнаружили, что в животе у моей тети подрастает еще одно дитя. Поскольку после последней нашей встречи она нисколько не сделалась краше, я решил, что дядя, видно, был под властью весны в своей крови, когда это сотворил.

– Слов нет, какая гадость, – сплюнул Джахид, выслушав мои поздравления с будущим новым братцем. – Даже думать об этом не хочу.

Я его не винил и даже почувствовал к нему искреннюю жалость, потому что обычно секс был единственным, о чем Джахид хотел думать всегда.

– Должно быть, это ужасно – никогда не узнать любви, – заметила Джамиля, когда мы со Спанди провожали ее в школу.

– Думаю, да, – сказал я.

– И я так думаю, – поддакнул Спанди.

– А мы поженимся по любви? – спросила она, слегка напугав нас обоих.

– Кто? Ты и я? – вытаращил глаза Спанди.

– Нет, я и ты, – засмеялась она. – Я имею в виду – все мы.

– Кто же знает, – ответил я.

– Надеюсь, что так и будет, – сказал Спанди, и мы успокоились, потому что, по правде говоря, каждый из нас хотел этого всем сердцем.

Беда в том, что почти каждый брак в Афганистане – это сделка. Отец или, как в моем случае, мать договариваются о нем заранее, порой еще до того, как ты родишься, и деваться тебе попросту некуда. Браки заключаются обычно внутри одной семьи, и мне, например, жениться было не на ком, поскольку двоюродных сестер у меня не имелось, одни братья. У Спанди сестры были, поэтому он вполне мог вступить в брак с одной из них. А Джамиля… ну, это была другая история – чем старше она становилась, тем больше возрастала угроза, что отец продаст ее кому-нибудь за наркотики. Мне и думать об этом не хотелось, потому что она была мне другом и вообще была хорошая девочка. И я от души надеялся, что ей удастся выйти замуж по любви, ведь я знал, что только этой мечтой и заполнены все ее сны, и только эта мечта спасает ее от беспросветного отчаяния жизни.

– Ладно, люблю вас и покидаю, – сказал Спанди, подмигивая, когда мы свернули за угол Массудова округа. – Хочу пошататься тут немного, может, продам пару карточек американцам.

– Пока, – сказала Джамиля. – После школы увидимся?

– Скорее всего, – ответил Спанди.

– Пока, пока, – я помахал ему и пошел дальше с Джамилей, потому что продавать мне ничего не надо было, и вообще нечего было делать.

– А ты на ком хотел бы жениться?

– Джамиля! – воскликнул я возмущенно. – Я тебе что, девочка-подружка?

– Да ладно, неужели ты об этом не думал? – пропищала она на самый противный девчоночий манер.

– Никогда! Гадость какая! – соврал я.

Но не успел я договорить, как перед мысленным взором моим промелькнул образ Джорджии, а за ним – Мулали, а потом – и Джамили, что меня даже слегка встревожило.

– А я бы вышла замуж за Шарук Хана.

– Это который актер?

– Да, актер. Такой красивый! Я видела вчера по телевизору фильм про императора Асоку. Очень романтичный. Шарук Хан там играет принца, который полюбил прекрасную принцессу по имени Каурваки. Потом он подумал, что она умерла, и сделался злым завоевателем, потому что его сердце умерло вместе с ней. И в конце женился на другой женщине, тоже красивой, но не такой, как Каурваки.

– Злым завоевателем? Ну-ну. Он же гей.

– Неправда! – взвизгнула Джамиля.

– Он актер, – поддразнил я. – Всего лишь мальчик, который танцует за хорошие деньги.

– Возьми свои слова обратно, – снова завизжала Джамиля. – Возьми обратно или…

– Или что?

Джамиля толкнула меня на тележку, груженную апельсинами, и в этот момент что-то грохнуло со страшной силой – ничего громче я еще не слышал, и обоих нас швырнуло наземь.

Земля под руками и коленями задрожала от боли, когда ее сотрясло взрывом, и в сердцах наших вспыхнул страх понимания.