Невернесс

Широко раскрытые, одурманенные глаза Соли подергивались. Почти все мускулы у него на лице оцепенели, со лба катился пот. Он него разило страхом.

— Отпусти его, — сказал я, подходя ближе. Давуд вытянул руку, останавливая меня.

— Твоя мать не должна была раскрывать тебе наших планов. Как ты заставил ее говорить?

— Отпусти его, — повторил я.

— Но момент еще не настал. И потом, моему ордену заплачено за его смерть.

— Я знаю. Расскажи, что ты сделал с моей матерью.

Он, не отвечая, положил руку на голову Соли.

— Твоя мать хорошо заплатила за эту возможность.

— Возможность? — Я не понимал, что он имеет в виду. Соли смотрел на меня пустыми глазами так, будто вовсе ничего не понимал. Лицо у него стало бессмысленным, как у аутиста, — на нем ничего нельзя было прочесть, кроме боли и страха.

— Что это за яд, который отнимает у человека самосознание и делает его программы нечитабельными? — спросил я. Мне страшно хотелось броситься к Соли и лупить его по лицу, пока он не придет в себя. Я не хотел видеть его таким.

— Нет, пилот, не шевелись! Мы почти уже достигли момента возможного, — в порядке информации сообщил поэт — возможно, он прочел программу моего любопытства. — Соли почти жив: еще немного — и он возродится.

Соли внезапно издал вопль и прокусил себе губу. Кровь через подбородок потекла по шее. Кровавый лепесток нижней губы прилип к зубам, в рваном отверстии виднелись резцы. Все мускулы его тела напряглись разом, скрутившись в сотрясаемый спазмами узел. Судороги грозили поломать ему кости и порвать связки, но Мехтар не зря переделал его в алалоя — на совесть переделал.

— Ему больно! Он страдает!

— Пожалуйста, оставайся на месте, — улыбнулся Давуд, — не то Главный Пилот умрет до наступления момента.

— Ты нарочно его мучаешь!

— Конечно — как же иначе его пробудить? Боль — это молния, которая озарит его ум и заставит его проснуться. — Он запустил свои толстые пальцы в мокрые от пота волосы Соли и стиснул кулак. Его красное кольцо просвечивало сквозь черные пряди, как лужа крови. — Смотри, как полно живет сейчас Соли. Я дал ему наркотик, и звуковые волны моего голоса бьют в него, как кулаки. Чувствуешь ты запах масла каны от моих духов? Для Соли это кислота, разъедающая его ноздри и легкие. Ты не можешь себе представить, какую он терпит боль. Лучи светильников пронзают ему глаза, как ножи. Он жаждет закрыть глаза, он молится об этом. Еще чуть-чуть — и я воткну ему в глаз свой нож, вот сюда, где проходит нерв. Вот тогда-то молния и расщепит его голову! И настанет момент, пилот, единственный, ярче молнии — момент без страха. Я отниму у робота малую жизнь и дам ему большую. Уже скоро — ты сам видишь, что он почти готов.

— Но ведь он умрет!

— Нет, он обретет истинную жизнь — в свой последний момент — и в бесконечных витках вечности будет переживать его снова и снова.

— Это безумие!

— Он готов! Смотри — страх бушует в его глазах, как океан. Он слышит каждое мое слово, но ничего не понимает и знает одно: страх. Страх, кольцо вечности, боль.

— Нет!

Я не желал больше слышать проповедей поэта. Мне было все равно, победит ли Соли мастер-программу своего страха, чтобы прожить свой великолепный момент. Способ, которым поэт внедрял свой символ веры в его тело, вызывал у меня тошноту. Почему фанатикам всегда требуется заражать других вирусом своей религии? Почему большинство религий вторгаются в жертву силой, бросая ее в жар, и через нее заражают, как чума, еще больше жертв? К чему все это безумство? Я увидел, как нож приближается к раскрытому глазу Соли, и закричал:

— Нет!

Я двинулся через комнату. Я вступил в замедленное время и потому двигался с невероятной скоростью. Думаю, этот мой молниеносный бросок и спас Соли жизнь. (Малую жизнь. Обыкновенную жизнь пилота, наполненную математикой и странствиями.) У поэта не осталось больше времени для пыток. Он мог бы убить Соли сразу, но тогда пришлось бы отказаться от «момента возможного», и убийство, согласно его извращенной вере, совершилось бы без всякой пользы. Увидев, как я перемахнул через вырванный с корнем куст, он недовольно скривил свои полные красные губы. Видно было, что ему не хочется меня убивать. Его голос излился, как вино:

— Еще чуть-чуть, и ты мог бы стать одним из нас. Возлюбленным вечности.

Он тоже перешел в замедленное время. Его кольца, красное и зеленое, крутящийся плащ и сверкающая сталь слились в сплошное пятно. Я знал, что единственная моя надежда — избегать его пальцевых ножей и отравленных игл, спрятанных под плащом, уворачиваться от его кулака, а главное, не дать его большому ножу задеть себя. Я должен был подойти к нему вплотную, чтобы схватиться с ним. Тогда я смогу пустить в ход приемы Хранителя Времени, используя мощь своих алалойских костей и мускулов.