Невероятная история индийца, который поехал из Индии в Европу за любовью

На следующий день Пикей снова маршировал пешком к школе. Чем больше он проходил по широким бульварам мимо всех этих больших домов и огромных ронделл[14], тем меньше страха вызывал у него Нью-Дели. Опасное и незнакомое стало казаться ему уже привычным. Он испытал облегчение. Здесь была свобода. Здесь Пикей не был неприкасаемым мальчиком племени пан, сыном Шридхара Маханандиа, неприкасаемого почтальона в Атмолике, и Калабати Маханандиа, темной женщины из коренного народа. Здесь вообще никто не слышал об Атмолике и никому не было до этого дела. Здесь никто не знал, что означает родиться паном или кутиа кондхом и где они находятся в кастовой иерархии. Здесь вообще никто не спрашивал, кто к какой касте относится. В Колледже искусств Дели преподаватели слыли современными и радикальными. Они выступали против особого обращения с людьми из-за деления на касты. Здесь он мог сидеть точно так же, как в школе искусств в Кхалликоте, вместе с остальным классом в классной комнате. Школьники из высших каст сидели рядом с такими же из низших каст, и Пикей слышал от многих учителей, что кастовая система – это порок, с которым нужно бороться. Они говорили об этом всему классу, громко и гордо, почти с пафосом, словно хотели призвать молодых людей освободиться от всего старого. Пикею даже разрешили есть вместе с остальными. Это казалось революционным. В той же столовой, за тем же столом, из тех же тарелок. Никто не отклонялся, когда он сидел слишком близко, и никто не боялся его близости или его прикосновения. По вечерам он шел легким шагом домой. Нью-Дели, столица, казалась ему его будущим. Стипендию штата Орисса должны были выплачивать один раз в месяц, ее хватало на оплату школы, материалы, книги, оплату аренды в гостинице и еду. Все же через несколько месяцев у него не осталось денег. 50 рупий, которые ежемесячно присылал ему отец, хватало всего на пару дней. По слухам, служащая в бюро по выплате государственных стипендий складывала деньги в собственный карман. Когда он подошел к окну, чтобы получить перевод, он услышал: «Сожалеем, денег нет. Приходите снова через месяц, посмотрим, что можно сделать».

Первый год в высшей школе искусств, который так хорошо начался, был годом нехватки денег, голода и забот о том, где переночевать. Первые три месяца он жил у разных коллег по учебе, но все же не хотел злоупотреблять их гостеприимством. Поэтому он стал ходить на вокзал Нью-Дели, где спал вместе с поденными рабочими, инвалидами, бездомными и семьями из деревень, ожидающими свои утренние поезда. В вокзальной толпе соседствовали завернутые в одеяла спящие с большими чемоданами из сверкающего металла, джутовыми мешками с семенами и стеблями, молочными кувшинами, посудой, а иногда с парой коз. На вокзале было теплее и красивее, чем снаружи, на тротуаре. В столице ночи были не такими теплыми, как дома, в деревне, напротив, они часто бывали холодными от влажности. На вокзале Пикей мог мыться в общественных туалетах, чтобы идти на учебу без запаха пота. В некоторые вечера у него не получалось проходить весь путь до вокзала. Тогда он заползал в телефонную будку и засыпал там.

Всегда находился кто-то, кто задавал ему вопрос, не голоден ли он, и брал его с собой на улицу, чтобы угостить чем-то вкусным: жаренной во фритюре самсой, пакорой[15], сваренным в пряном травяном бульоне нутом[16] и картофелем, который подавали в маленьких мисках из высушенных листьев. В общем, любой едой, которую на разнос продавали торговцы с жестяных тележек на улице. Пикей больше не мог позволить себе холст и масляные краски, так что ему приходилось довольствоваться тонкой хлипкой калькой, коричневой упаковочной бумагой и черными чернилами, купленными за пару пайсов[17] на узкой улочке за Коннот-Плейс. Он начал рисовать людей, страдавших от голода, это было экспрессивное изображение бедности, приводившее в ужас любого, кому он показывал эти рисунки. Тема голода была важна для Пикея. Он полагал, что карандашные штрихи выражали чувства, которые порождал голод, давая тем самым голос многим сотням голодающих людей во всем мире. Рисование страданий смягчало голод, принося с собой моменты внутреннего покоя. Полгода Пикей не мог оплачивать учебу, и по истечении этого срока его исключили из числа студентов. Он перестал посещать занятия, потому как больше не видел в них смысла. Даже несмотря на то, что большинство педагогов разрешало ему и дальше присутствовать на своих занятиях. Он перестал рисовать. У него были дела поважнее, например проводить дни в поисках еды.