Невероятная история индийца, который поехал из Индии в Европу за любовью

Но Пикей не прикасается к ней. Он не решается. Да и не хочет. В конце концов, он с ней почти не знаком, до этого они только приветствовали друг друга. Почему он должен целовать незнакомую женщину? Вместо этого он кланяется жене художника, сидящей в инвалидном кресле, и складывает ладони в смиренном жесте. Потом он выходит в прохладный весенний дождь на улицу.

Пикей гуляет по пустым и блестящим от дождя улицам, вдоль набережной медленного Дуная, в свежей зелени парка венской Ратуши, в городском парке. Он думает о жаре, пыли, грязи и толпах людей в Дели и о свободном настроении Европы. Пройдет много времени, пока он к этому привыкнет.

В Вене он идет в гости к путешественникам, повстречавшимся ему на Тропе хиппи. Его блокнот полон адресов людей, которые его пригласили. Он пьет с ними чай, идет в бары и рисует их. Они покупают его рисунки, и его касса продолжает расти.

Сейчас, думает он, я куплю себе дорогой, хороший велосипед со скоростями и проеду последний кусок моего путешествия.

«Ты не сможешь добраться до Швеции на велосипеде», – говорит Сильвия.

«Почему же, я могу», – упрямо возражает он.

Сильвия ведет его в Пратер, где они проходятся по главной аллее под каштанами и садятся на колесо обозрения. Потом едут в метро, заходят в старое, темное кафе и пьют кофе со взбитыми сливками, едут на трамвае и спускаются в темный полуподвальный бар с густым запахом табака. Пикей считает, что его друзья очень хорошие, и почему только все постоянно предупреждают его о тех других, которые живут в Европе? Чувство благодарности – сувенир из путешествия – постепенно вытесняет стресс, злость и холод. Он начинает понимать, что в Европе все регулируется правилами, а не чувствами, и пытается себя уверить, что европейцы менее человечны, чем остальное население Земли. Снова и снова он хочет убедить себя в том, что ему говорят друзья.

«Пикей, – говорят они, – ты хороший человек, ты делаешь другим людям добро. Но ты не знаешь Европу. В Европе человечность – большая редкость. В Европе действия людей диктуются страхом, а не любовью».

Любовь? Если они только и делают, что следуют правилам и инструкциям, как они могут верить в любовь? Может ли Лотта его любить, когда люди в Европе живут только для того, чтобы придерживаться правил?

Он понимает, что в Европе сложно. Но одновременно чувствует, что его мысли оживились. Пикей размышляет, решает проблемы и мучается над прописными истинами, которые ставят все вверх дном. До этого он плыл по течению чувств, а сейчас замечает, как большое течение путешествия становится все более узким и медленным ручьем. Он ступает на неровный путь, его собственный путь. И тогда он вздыхает, пытается удержаться на плаву и допускать только рациональные мысли.

Может быть, Лотта больше не ждет его?

Но когда он лежит на чересчур мягком матрасе под слишком толстым покрывалом в квартире Сильвии и терзается сомнениями, он пытается создать этим мыслям противовес. В темноте он думает о своей матери. Она сидит на полу рядом с кроватью и охраняет его. Она и есть тот самый противовес. В реке темных воспоминаний она – маленький, но яркий луч света. В сиянии этого света он засыпает.

«Ты не сможешь добраться до Швеции на велосипеде». – «Почему же, я могу».

Он еще не успел купить новый велосипед, когда к нему приходит хозяин галереи, представляется господином Манфредом Шеером и говорит, что восхищается целеустремленностью Пикея.

«Пожертвовать собой ради того, кого любишь, это красиво и достойно уважения. Если бы больше людей руководствовались любовью, – рассуждает он и продолжает: – Тогда мы жили бы в лучшем мире». И говорит, что у него есть для Пикея подарок.

Они идут в мастерскую, и хозяин галереи подает квадратный конверт. Пикей открывает и достает билет, нет, два билета на поезд.

«Это слишком много», – говорит Пикей и хочет за себя заплатить.

Хозяин галереи отказывается взять деньги, но после некоторых колебаний соглашается принять в подарок две картины Пикея.

«Вена, западный вокзал – Копенгаген С» написано на билете. «Копенгаген С – Гётеборг С» стоит на втором.

Вена – Пассау

Пикей быстро опускается в мягкое кресло. Сиденье такое мягкое, что он как будто не чувствует свои кости, и кажется, что тело состоит лишь из мягких частей. Ребенком он спал на соломенном матрасе на полу. В съемной комнате в Нью-Дели – на кровати с матрасом из плетеного пенькового каната. В вагонах индийских поездов второго класса без мест стоят деревянные скамейки или твердые пластмассовые сиденья. На велосипеде твердое кожаное сиденье. В автобусах в западной Азии – плоские, блестящие, твердые пластиковые скамейки. Он привык чувствовать лопатки, копчик и таз. Он хочет, чтобы было понятно, где заканчивается тело и начинается сиденье. Когда он беспрепятственно погружается во что-то мягкое, у него появляется чувство нереальности.