Невероятная история Макса Тиволи

Сэмми, ты лежал совсем рядом, лунный свет и огонь пробивались сквозь деревья вытянутыми клубами расплывчатого света. Слышалось твое забавное мальчишеское посапывание и свистящий звук, когда ты проводил пальцем по брезенту палатки.

– Даже не знаю, – протянул ты.

– Думаешь, у него куриные мозги?

– Не-а. Трудно сказать. Я не очень-то люблю докторов.

Меня ослепила надежда.

– Фи, я их вообще не люблю.

– Фи! Фи! – хмыкнул ты, передразнивая. – Ты прямо как старик. У тебя самого куриные мозги.

– А вот и нет. Куриные мозги у тебя, – возразил я и швырнул в тебя аптечку.

Ты издал радостный воинственный клич.

– Мальчики, что там у вас происходит? – поинтересовалась моя бывшая жена.

Мы тихонько похихикали, и вскоре я заметил, что твое дыхание выравнивается. Как отцу мне хотелось вслушиваться в твое сонное дыхание – отражение твоих снов, однако я не мог упустить такой шанс. Время играло против меня, больше мне бы не представилась возможность пошептать в покрытое веснушками ухо. – Сэмми?

– Чего?

– Каким был твой отец?

– Не знаю. Я его не видел.

– А мама что говорит?

– Ну, она рассказывала, что мой настоящий отец – Рэмси, ты его не застал, он жил с нами года четыре. Я его совсем не помню, мама говорит, он учил меня плавать. Ну, не знаю. Мы переехали, когда я был еще маленький. Все равно Рэмси не мой отец. Он просто дядя, который женился на маме.

Как я обрадовался этим словам! Предательство Элис уже не огорчало меня, раз Виктор Рэмси был всего лишь «просто дядей», а не подлецом, разрушившим мой брак.

– А кто твой настоящий папа?

– Я знаю только имя. Мне запрещено о нем говорить.

– Почему?

– Сам не знаю. Наверное, мама его боится, – своим детским голосом предположил ты, а затем заговорил быстро и эмоционально: – Или, может быть, понимаешь, вдруг у него сейчас другое имя. Может, он знаменитость, кинозвезда или кто-нибудь в этом роде, я смотрел «Человека в железной маске», в прошлом году его играл Дуглас Фэрбенкс, там еще была драка на мечах, ну, в замке, помнишь? Я думаю: может, он и есть мой отец? Просто он слишком известен и скрывается. Вот мама и хранит все в тайне, а может, когда-нибудь он вернется и найдет меня, понимаешь, возьмет меня в Голливуд и даст много-много денег. Просто они готовят мне сюрприз. Папа же такой знаменитый.

Нас окружал зловещий молчаливый лес.

– Ты действительно так думаешь? – наконец спросил я.

– Ну да, уж я-то знаю: папа – замечательный парень, – пылко заверил ты и добавил: – Не то что Рэмси.

Снаружи доносился смех и потрескивание костра.

– Или Харпер, – подхватил я.

– Пожалуй.

– А что, если бы твой папа пришел и забрал тебя?

– Не знаю, – запнувшись, вздохнул ты.

– Что, если бы он пошел с тобой на пикник?

– Было бы здорово.

Я не видел тебя, но той ночью мы лежали так близко, что я чувствовал твой запах, невзирая на дым костра и печеную картошку, чувствовал молочно-яблочный аромат твоего пота. Ты беспокойно ворочался с боку на бок, и мне хотелось подползти к тебе, похлопать по плечу и сказать: «Я здесь, я пришел, теперь все будет в порядке».

– Сэмми, а что, если бы он появился прямо сейчас?

– Да заткнись ты, – рявкнул ты. – Помолчал бы уже, Куриные Мозги.

Ты прерывисто вздохнул, и я понял, что зашел слишком далеко. Я замолчал и, подобно диким зверям, заботившимся о молодом потомстве, принюхался. Клянусь, я чувствовал запах твоих слез, Сэмми.

Я пошел на берег реки, лишь когда убедился, что ты заснул (ты, как всегда, бормотал и скулил, будто Бастер). Костер давно потух, горстка углей мягко мерцала, взрослые ушли, от Элис остались только тапочки, фляжка запрещенного спиртного да пара стаканов – побольше и поменьше. На моих глазах к воде склонился олень со сверкающими от серебристого лунного инея рогами. В реке плескалась бессонная рыба. Я сел и уставился на небо, гадая, как стать отцом своему сыну, как высосать змеиный яд, проникший в его жизнь. И тут мое внимание привлек еще один любитель ночных прогулок. Мужчина выбрался из своей палатки. Луна осветила одетого в пижаму доктора Харпера.

Он споткнулся, выругался и мелкими шагами двинулся к дальней палатке, где спала моя Элис. Сэмми, ты смотришь сны, а доктор расстегнул молнию на тонкой двери и прошептал, в темноте ему ответил детский смех взрослой женщины, доктор вошел в палатку и снова закрыл дверку. Ты спал, а твоя мама совершала непоправимую ошибку. Я же, старый любящий муж, был вынужден слышать каждый смех и шепот, благословленные зловещей луной. И я заплакал.