Невероятная история Макса Тиволи

Я проснулся, боясь обнаружить себя в разгаре беседы. За окном начинало темнеть, занавески были отдернуты. На соседней кровати лежала Элис, одетая в фиолетовое плиссированное платье с пышным воротничком из вуали, на животе покоились перчатки, словно моя жена выходила на улицу. На покрывале виднелись пальто и шляпка. На столике стояли два бокала виски, оба почти пустые; очевидно, я тоже выпил. Я кашлянул, и Элис заговорила:

– Мне ничего отсюда не нужно.

– Хорошо, – не понимая, отозвался я.

– Вещи не имеют для меня значения, ковры и фарфор мне безразличны. Бог с ними. Скоро я вернусь к прежней жизни, к той, которую уже давно вела в Пасадене, Эсгар. Сам знаешь. Здесь для меня все кончено. Я возьму только немного книг и безделушек.

– Конечно.

– Горничная может отправить вещи Виктору, я дам адрес.

– Разумеется. А кто такой Виктор?

Она посмотрела на меня с жалостью. Это была другая Элис. Взгляд ее стал мрачным и тяжелым.

– Эсгар. Эсгар, послушай. Знаю, тебе нелегко, – заговорила она.

– Макс. Меня зовут Макс.

– Прекрати. Хватит!

– Элис, я – Макс!

Она взглянула на порог, где стояла зловещая сиделка с таблеткой в руках. Я кивнул и откинулся на подушку, дверь закрылась. Взгляд фокусировался лишь в центре, по бокам картинка расплывалась, покрывалась водянистой рябью, будто мы жили на каком-то дне.

– Кто такой Виктор? – тихо повторил я.

– Ну ты… Мы уже прошли через это. Виктор Рэмси. Я тебе рассказывала. Сейчас мне надо сойти вниз, прошу, останься здесь. Ты болен, ты устроишь истерику. Обещай мне.

– Ладно. Он доктор?

– Эсгар, ты меня слушал? Я уезжаю на поезде.

Я отправляюсь в Пасадену навсегда. Навсегда.

Виктор Рэмси, «В. Р.», ну да, туман в голове рассеивался, и я вспомнил давнего друга ее матери, фотографа, делового партнера. Он? Не может быть. А Элис все говорила:

– Эсгар, прошу, послушай. Пожалуйста. Мы с тобой расстаемся, – и чуть теплее добавила: – Не плачь, милый.

Я не мог ее удержать. Вы, наверное, считаете меня таким простым, думаете, что я плачу, поскольку потерял любимую игрушку, особенно эту, ставшую целью моей жизни. Ребенок, безумец, нытик. Однако это не так. Я плакал, потому что любил ее. Почему бы она ни решила покинуть мою жизнь, сыграв несколько эпизодических ролей, я все равно любил ее образ. Слышать твой вздох, Элис, из гардеробной, где ты пыталась влезть в старое платье. Находить в ванной очередную твою любимую книгу, размокшую от воды и придавленную словарем, дабы распрямить страницы. Обнаружить за креслом свернувшиеся клубком чулки – все эти доказательства твоего присутствия. Твое пение на кухне. Твой смех. Такой дурацкий. О Элис, я должен сохранить это.

– Элис, – прохрипел я. – Я сегодня сам не свой. И должен сказать тебе нечто прямо сейчас, да? Ты останешься, если я скажу, Элис. Однако я плохо соображаю, в голове туман, сама подумай. Помоги мне, Элис, подскажи, какие слова я должен произнести? Давай подумаем. Я знаю всего-то не больше десяти слов, причем коротких. Какие они?

– Мы чужие, Эсгар. Нам не о чем говорить, – отрезала ты, взявшись за шляпку.

– Нет, есть. Есть, Элис. Я должен попробовать. Жизнь так коротка. – Я встал с кровати, потный от болезни, и сел рядом с тобой. Тебя передернуло? Пожалуй, ты впервые слушала меня. – Элис, как только поправлюсь, я увезу тебя подальше от этого дома, этого города и призрака Макса. Ты права, я не Макс, я бредил, прости, Элис. Или не прощай. Или просто люби меня, забудь мои слова. Мы отправимся в кругосветное путешествие. Ты – единственное, что имеет для меня значение. Слышишь? Я хотел сказать не совсем это, но смысл верен. Элис, ты никогда не встретишь такого, как я, и ты это знаешь. Не так ли?

– Да, Эсгар, знаю, – грустно вздохнула Элис.

– Вот видишь? Элис, ты должна остаться.

– Нет. Дело в том, что я не знаю… Я больше не знаю, кто ты такой.

– Ну что ты! Это же я, Элис.

Она покачала головой, по щекам покатились слезинки.

У меня перед глазами потемнело. Я наклонился к ней и тихо заговорил:

– Ты должна остаться, иначе я умру. У тебя нет выбора, понимаешь?

– Эсгар, уходи…

Случилось нечто ужасное, однако я был охвачен лихорадкой и не мог с собой совладать. Я слышал свой безумный шепот: «Останься, прошу тебя, Элис, останься, останься, останься». Вспышка темноты, вскипевшая кровь, убегающие секунды, я поцеловал Элис. Помню, я чувствовал, что меня еще немного любят, что у нее есть еще какое-то остаточное вожделение к молодому мужу, и мой воспаленный мозг осознал, что во Вселенной не существует завершенных форм, что мы можем измениться, если захотим, и я изнасиловал ее в нашей кровати, мое лицо находилось в дюйме от ее лица, я шептал: «Останься, останься, останься» – и мои горячие слезы капали в ее открытые глаза.

Я ведь предупреждал. Я – чудовище.

Элис молча села на кровати, застегнула пуговицы платья, надела пальто и посмотрела в зеркало. Мизинцем поправила помаду. Воткнула жуткую булавку в шляпу.

– Элис, – позвал я.

– Даже не пытайся меня найти. Даже не пытайся еще раз увидеться со мной.

– Элис.

Она просто смотрела на дверь. В своих ночных кошмарах я бесконечно ваяю статую моей жены именно в этой позе, спиной ко мне. И никогда не могу выточить ее лицо. Затем не оборачиваясь она вышла из комнаты навстречу новой жизни. Теперь я потерял ее навсегда.