Невероятная жизнь Фёдора Михайловича Достоевского. Всё ещё кровоточит

В первом же романе, опубликованном после восстановления в правах, Достоевский в некотором смысле идет еще дальше: он вкладывает в уста своего героя, которого описывает как «выкидыша из общества, никому не нужного, совершенно бесполезного, совершенно гаденького, но необъятно самолюбивого и вдобавок не одаренного решительно ничем, чем бы мог он хоть сколько-нибудь оправдать свое болезненно раздраженное самолюбие», целые фразы из злополучной последней книги Гоголя.

И проделывает это, по-видимому, без зазрения совести.

Шестьдесят лет никто этого не замечал, пока не появился Юрий Тынянов, один из видных представителей русского формализма, течения в литературоведении, которое изучает не столько содержание литературного произведения и условия его появления, сколько то, как оно написано.

Когда речь заходила о формалистах, я всегда представлял, как они склоняются над литературным произведением, словно механики над двигателем, и выясняют, как и почему оно работает.

Препарируя «Село Степанчиково и его обитателей», Тынянов показывает, как в повести обыгрываются цитаты из «Выбранных мест из переписки с друзьями», и как Фома Фомич оказывается своеобразной инкарнацией Гоголя.

9 Толстой и Достоевский

9.1. Невстреча

В биографической книге, составленной Павлом Фокиным, «Достоевский без глянца» (то есть Достоевский без ненужной мишуры, без приукрашивания) есть отдельная глава под названием «Невстреча с Л. Толстым».

То есть тот факт, что Толстой и Достоевский, два самых известных русских писателя второй половины девятнадцатого века, так и не встретились при жизни, – это нечто настолько удивительное и странное, что заслуживает отдельной главы в биографии.

А значит, между этими двумя господами существует некая связь, возможно даже более сильная, чем между Лорелом и Харди, или Эбботом и Костелло, или Риком и Джаном, или даже между мамой и папой.

9.2. Лев—Фёдор

В 2018 году в крупнейшем книжном магазине Москвы мне попалась книга французского писателя Пьера Байяра «Загадка Толстоевского» в русском переводе.

«Среди авторов, затрагивавших проблему множественной личности, – пишет Байяр, – одним из первых следует назвать великого русского писателя Льва—Фёдора Толстоевского.

Все, кто читал его книги, знают, что его персонажи живут в мире страстей, совершают непонятные – в том числе и для самих себя – поступки, добровольно бегут от счастья, пребывают в поисках страданий и неистово терзают себя и других».

И чуть дальше:

«У нас нет полной уверенности относительно точности некоторых дат и эпизодов из жизни Толстоевского, но, несмотря на противоречия его биографических описаний, позволим себе вывести несколько основных характеристик личности писателя.

Характеристика первая. Толстоевский – главный герой собственного литературного универсума. Чудом избежав смертной казни, проведя несколько лет на каторге, участвуя в целом ряде военных действий, страдая от учащавшихся припадков эпилепсии, разоряясь за игорным столом и несколько раз пытаясь свести счеты с жизнью, найденный на маленькой провинциальной железнодорожной станции, куда он бежал, скрываясь от мира, он сам словно вышел из неспокойного универсума, описанного в его книгах».

Таким образом, в «Загадке Толстоевского» Байяра словно осуществилось предсказание, сделанное еще в начале прошлого века русским писателем и критиком Дмитрием Сергеевичем Мережковским.

9.3. Дмитрий Сергеевич Мережковский

Мережковский, человек весьма утонченный, был женат на элегантной даме с элегантным именем Зинаида Гиппиус. Она – рафинированный поэт, он – рафинированный интеллектуал, литератор, написавший в том числе и роман о Леонардо да Винчи. Мережковский ввел в роман выдуманного помощника Леонардо, которого звали, если я правильно помню, Арго[50], страстно увлеченного идеей полета и готового испытывать летательные аппараты Леонардо, вследствие чего он часто получал травмы. Выдумал писатель и слухи, ходившие в Европе о жителях Америки, которую придумали (почему-то хочется использовать это слово, хотя правильнее, конечно, сказать: открыли) в годы творческого расцвета Леонардо да Винчи; помню, что в романе описываются существа, якобы населяющие Америку, которых Мережковский почему-то назвал «пигмеями», обладающие такими огромными ушами, что, когда они ложились спать, одно ухо служило им подстилкой, а другое – одеялом.

Но гораздо больше мне запомнилась другая книга Мережковского – монография «Толстой и Достоевский», в которой он сравнивает двух писателей и показывает, чем они отличаются друг от друга.

9.4. Достоевский и Толстой

«Достоевскому, – пишет Мережковский, – не нужно было доказывать себе, что деньги – зло, что следует отречься от собственности: он мучился бедностью и придавал деньгам, по крайней мере в своем сознании, большое значение; но только что они оказывались у него в руках – обращался с ними так, как будто считал их даже не злом, а совершенным вздором. Он любил или воображал, что любит их, но они его не любили.

Л. Толстой ненавидит или думает, что ненавидит их, но они любят его и сами идут к нему.