Невероятное подземное путешествие барона Трампа

Я поклонился в знак согласия, а затем, проводив принцессу Шнеебуль до подножия парадной лестницы, ведущей в ледяной дворец, я вскоре оказался в уединении своих апартаментов.

И там меня постигло одно из самых горьких разочарований в моей жизни; но я покорился ему с благосклонностью, ибо это было достойным наказанием за мое глупое тщеславие в попытках раскопать более древние записи о человеческом роде, чем это когда-либо делали великие исследователи и философы, не исключая также мастера мастеров дона Фума!

Знайте же, дорогие друзья, что причудливый ошейник, сделанный из золотых и серебряных монет или дисков, хитро связанных вместе, который окружал шею животного, не содержал ни одного слова или буквы какого-либо языка, нижняя его сторона была совершенно пустой, а верхняя имела только грубо вырезанные очертания фигуры, которая, чем-то напоминало солнце.

Завернув животное в мягкую шкуру, я положил его на угол моего дивана и отправился во дворец его ледяного Величества, где откровенно сообщил королю Гелидусу о своем великом разочаровании от того, что не нашел не единого слова на ошейнике маленького человека с застывшей улыбкой.

Шнеебуль была так тронута моей печалью, что, если бы я умело не уклонился от нее, она, наверное, обняла бы меня за шею и запечатлела бы на моей щеке поцелуй, который сделал бы меня королем колтыкверпов. Но я не испытывал никакого желания провести остаток своей жизни в ледяных владениях очаровательной принцессы, даже если бы мое чело было увенчано холодной короной колтыкверпов. Если бы я был стариком, с медленным и слабым пульсом, всё, возможно, было бы совсем по-другому, но сердце моё было слишком жарким, а кровь слишком горяча, чтобы занять подобную должность с радостью для себя или с удовлетворением для людей этого ледяного подземного мира.

В ту ночь король Гелидус приказал устроить в мою честь пышный праздник. Было зажжено еще пятьсот алебастровых светильников, королевские диваны были застелены самыми богатыми шкурами во дворце, и после того, как закончились танцы и песнопения, на алебастровых подносах стали разносить замороженные лакомые кусочки королевской кухни, и мы с Балджером ели до тех пор, пока у нас не заболели зубы.

Было уже поздно, когда мы добрались до наших покоев, и мысли мои были так заняты прекрасным зрелищем, которое мы созерцали в тронном зале, что я совсем забыл о бедном маленьком человечке с застывшей улыбкой, которого я укрыл одеялом и уложил на диван; но, к счастью, Балджер не был таким жестокосердным.

Раз двадцать за вечер он хитро дергал меня за рукав, словно хотел сказать:

– Пойдем, маленький господин, поспешим назад; разве ты не помнишь, что мы оставили моего бедного маленького замерзшего брата одного в этой ледяной комнате?

Я был очень утомлен и почти сразу же заснул, но всё же смутно понимал, что Балджера нет рядом.

Мне и в голову не приходило, что он ушел и лег рядом с бедным маленьким незнакомцем, которого я так бесчувственно вырвал из места его последнего упокоения.

И все же, должно быть, так оно и было, потому что около полуночи, как мне показалось, меня разбудило легкое подергивание за рукав.

Это был мой верный Балджер, но я полусонный подумал, что он просто просит ласки, как это часто бывало, когда он засыпал, думая о доме, поэтому я протянул руку, несколько раз погладил его по голове и снова заснул.

Но дерганье продолжилось, и на этот раз оно было более энергичным, а вместе с ним раздался нетерпеливый вой, означавший: «Ну же, ну же, маленький хозяин, вставай. Неужели ты думаешь, что я нарушу твой покой, если для этого не будет веских причин?»

Я не нуждался в третьем напоминании, и одним прыжком встал на ноги и, потянувшись за одной из крошечных свечей, которые колтыкверпы используют в качестве зажигалок, перенес пламя от единственной лампы, горевшей на стене, к трем другим, висевшим тут и там по комнате.

Ледяные стены моей комнаты теперь освещались ярким светом. Балджер сидел на покрытом мехом диване, рядом с тем местом, где под шкурой лежал маленький человечек с застывшей улыбкой. Он нервно вилял хвостом, и его большие блестящие глаза были устремлены сначала на меня, а потом на покрывало его мертвого брата с выражением, которого я никогда не видел в них прежде. А затем внезапным движением он схватил шкуру и, отведя ее в сторону, показал мне… Что вы думаете, дорогие друзья? Что, спрашиваю я полушепотом, ибо теперь, спустя годы, я все еще ощущаю тот чудесный трепет, который я чувствовал тогда? Да он был жив! Это обезьяноподобное существо ожило после тысячелетнего сна в узкой ледяной клетке! Балджер лежал рядом с замерзшим братом и согрев его, вернул к жизни!

О, как чудесно было видеть, как эти маленькие глазки, похожие на бусинки, смотрят на меня и моргают, а потом слышать этот низкий, стонущий голос, такой человеческий, как будто он хнычет, сотрясаясь и вздрагивая:

– О, как холодно! Как же здесь холодно! Где же солнце? Где мягкий теплый ветер, и где безоблачное небо, такое голубое, о, такое прекрасное небо, что раньше висело у меня над головой?