Без сомнения, дорогие друзья, вы будете несколько озадачены, прочитав эти слова, но объяснение просто: из-за беспокойства и недостатка сна мы с Балджером проснулись в очень лихорадочном состоянии, и придвормым действительно показалось, что мы почти горим в огне, но к ночи лихорадка нас оставила. Услышав это, король Гелидус послал за нами и сделал всё, что было в его силах, чтобы развлечь нас песнями и танцами, в которых Шнеебуль была очень искусна. Обнаружив, что его холодное величество пребывает в таком радужном настроении, если мне будет позволено так говорить о человеке, чьё лицо было почти таким же белым, как алебастровые лампы над его головой, я решил попросить у него разрешения расколоть ледяную камеру маленького человека с застывшей улыбкой и выяснить, если возможно, по его ошейнику, который, по-видимому, состоял из золотых и серебряных монет и висел у него на шее, кому он принадлежал и где был его дом.
Не успел я произнести свою просьбу, как заметил, что белое лицо царственного Гелидуса рассталось с улыбкой и приняло жутко ледяной вид.
Мне казалось, что я даже могу смотреть сквозь кончик его носа, как сквозь сосульку, а также, что его уши блестят в свете алебастровых ламп, как кусочки хрустального льда, и его голос, когда он говорил, дул мне в лицо, как первые предвестники надвигающейся метели.
Я быстро раскаялся в своем опрометчивом поступке. Но было уже слишком поздно, и я решил не отступать.
– Маленький барон, – ледяным тоном произнес король Гелидус, – ни одно сердце не билось в царственной груди чище, холоднее моего, и свободнее от тепла эгоизма, где не было бы ни одного горячего уголка, в котором могли бы укрыться гнев или ярость, слабость или глупость. Тысячи лет мой народ жил в этих ледяных владениях и дышал этим чистым холодным воздухом, и никогда еще никто не хотел ударить кремневым топором по стенам этой хрустальной тюрьмы. Однако, маленький барон, возможно, в моём сердце есть какой-то теплый уголок, где холодной и прозрачной мудрости может не быть. Поэтому приходи ко мне завтра за ответом, а я тем временем буду советоваться с самыми хладнокровными умами и самыми холодными сердцами моего королевства. Если они не увидят вреда в твоей просьбе, ты сможешь открыть хрустальные врата, которые столько веков запирали человекоподобное существо в его безмолвной камере, и вывести его наружу, чтобы изучить мистические слова, выгравированные на его ошейнике; но при строгом условии, что, раскалывая его хрустальный дом, мои каменотесы так приложат свои клинья из кремня, чтобы разбить блок на две равные части, и когда ты прочитаешь все что тебя там интересует, две части снова сомкнуться край за краем, как совершенная форма, так точно, что глазу не будет видно никаких признаков соединения. Обещаешь ли ты, маленький барон, что всё произойдёт согласно моей королевской воле?
Я торжественно пообещал, что хрустальная клетка маленького человечка с застывшей улыбкой будет открываться и закрываться точно так, как велит его холодное Величество.
Мне трудно было бы рассказать вам, дорогие друзья, как счастливо я провел эту ночь на своем ледяном диване и как, когда крошечное пламя моей алебастровой лампы отбрасывало мягкий свет на ледяные стены, я лежал там, представляя в уме странное и таинственное удовольствие, которое вскоре выпадет на мою долю, когда каменотесы короля Гелидуса вонзят свои кремневые клинья в эту великолепную глыбу льда и расколют ее на части.
Даже дон Фум, мастер всех мастеров, никогда не мечтал получить послание от людей, живших в самом зародыше этого мира, и я уже предвкушал великолепный триумф, который будет моим, когда я приду читать лекции перед учеными обществами о таинственной надписи на странном ошейнике, сжимающем шею маленького человека с застывшей улыбкой.
Представьте себе мое горе, дорогие друзья, когда на следующий день я получил сообщение от короля Гелидуса о том, что его советники единогласно запретили открывать хрустальную тюрьму, стоявшую в любимом гроте принцессы Шнеебуль!
Я был словно поражен каким-то внезапным и ужасным недугом. До этого момента я никогда не чувствовал, насколько острой может быть боль разочарования. Сначала я дрожал от холода, который сделал меня братом колтыкверпам, а потом меня охватила такая сильная лихорадка, что по ледяным владениям Гелидуса распространился дикий слух, будто я могу прожигать стены и крыши. С дикими криками и лицами, искаженными безымянным ужасом, подданные его ледяного Величества бросились вверх по широким лестничным пролетам, ведущим в Ледяной дворец, и умоляли короля показаться.
В холодном величии Гелидус вышел на помост и стал слушать молитвы своего народа.