Одна сторона чемодана размякла от воды, и оттуда полезли купюры. Некоторые банкноты в сто долларов США вырвались наружу, так что на поверхности воды змейкой танцевали плоские и невесомые Бенджамины Франклины. Член команды под названием «Прочее» выудил чемодан на берег.
Что? Как? Что?
Никто не мог ответить на мои вопросы; вдобавок, судя по тому, как все на меня пялятся, я поняла, что эта находка может быть как-то связана со мной. Как?
Но прежде чем я успела утолить свое любопытство, в воздухе поплыла музыка, заполнив все вокруг. Тянуче-мистические звуки скрипки заиграли из белых ветвей березы, вибрирующих, словно камертоны. В мое сердце прокрался навязчивый, гипнотизирующий ритм – казалось, этот звук проникает в мои волосы, покалывает скальп и целует барабанные перепонки. Мой разум поддался этой прекрасной электризации. Свет, свет, перья в моей голове. Может быть, я даже оторвалась от земли.
Эта мелодия неподвластна никаким нотам. Казалось, будто гениальный музыкант на земле молится и просит об этом шедевре, и, быть может, ему повезет и эта песня придет к нему с ударом молнии.
– Тебе нравится мой Рай? – спросил Лаклан.
– Я влюбилась. Невозможно любить сильнее, – ответила я.
– Подойди, присядь рядом со мной. – Он указал на ярко-зеленую скамейку с табличкой «Парк Маскономо». – Тебе нравится скамейка?
– Да, конечно. Это из парка в Массачусетсе?
– Верно! – расхохотался Лаклан. – Ты начинаешь понимать, правда?
– Не знаю.
Я помнила Лаклана еще мальчишкой, так что лавка ничуть меня не удивила. Он по-прежнему вел себя немного по-детски, хотя и был заточен в теле священника.
Над водохранилищем витал аромат свежеиспеченного хлеба и орехово-шоколадного итальянского кофе. Вскоре появилась девушка на потертом зеленом велосипеде с корзинкой над передним колесом. На девушке были красные штаны, белая футболка и красный фартук. Она спрыгнула с велосипеда, открыла корзинку и вручила мне картонный поднос; то же самое она проделала и с Лакланом. На каждом подносе было по горячей хрустящей булочке, крупному куску молочного шоколада и по белой чашке вкуснейшего кофе (я тут же свой попробовала) с сахаром и парным молоком.
– Завтрак, – сказала она.
Мне сразу же понравились ее подпрыгивающие косички и голубые ленточки в волосах. Еще больше мне приглянулись ее очки в форме полумесяца в толстой коралловой оправе с блестками, подчеркивающими уголки глаз.
– Благодарю, – сказала я.
Она отправилась к работникам заповедника.
– Значит, теперь ты знаешь Сисси, – сказал Лаклан, легонько подтолкнув меня плечом. – Мы с ней часто проводим месяцы, – он движением пальцев заключил слово «месяцы» в кавычки, – в домике на дереве, сидя спина к спине и читая книги. Иногда она открывает магазин одежды ручной работы, здесь, под деревьями, но это лишь когда у нее есть настроение открывать двери, разукрашенные в радугу.
Лаклан указал пальцем на место, скрытое под высокими деревьями.
«Значит, это еще не все».
Видимо, покончив с утренней работой в заповеднике, Сисси заторопилась и скрылась за деревьями. Глядя на нее, мне казалось, что я могла бы быть на ее месте. Мне захотелось читать книги Габриэля Гарсиа Маркеса, опираться на ее спину, пить ее кофе и есть шоколад.
Летний ветер заглушил музыку. Я запила хрустящий хлеб двумя глотками невероятного кофе и растопила кусочек шоколада во рту.
– Я могу продолжить? – спросил Лаклан.
– Пожалуйста, – с трудом произнесла я, не открывая рта, чтобы ему не пришлось смотреть на мои испачканные в шоколаде зубы.
Ной наблюдал за мной, сидя под высоким дубом у воды. Вокруг него, словно звуковые круги, танцевали синие отражения, а зеленое свечение деревьев выглядело так, будто целая Ирландия рассеялась в тумане. Обрамляя его, с низко свисающих ветвей фикуса тянулся мох, похожий на бороду самогонщика. Судя по постукиванию пальцев и по тому, как Ной смотрел мне в глаза, мне показалось, что ему скучно.
– Вивьен, ты спросила, почему я выбрал именно это место. Когда я был священником, я тяжело трудился каждый день, я думал, я слушал. Думал, думал, думал и читал. Я любил учиться, очень. Не пойми меня неправильно. Я надеюсь, что помог хоть кому-то. Если бы я снова мог выбрать жизненный путь, я ничего не изменил бы. Но весь этот анализ реальных и нереальных, осязаемых и небесных вещей… Бесконечные обдумывания каждого слова, написанного в Библии. Ах, вечные исследования слов, их эволюции и значений. И так далее. Сплошные исследования. Сплошное письмо.
Когда Лаклан замолчал, чтобы сделать вдох, я вспомнила свою редакторскую работу и монотонные дни, проведенные в анализе и замене слов автора. Перефразирование одного-единственного ключевого предложения иногда требовало часов раздумий, поисков нужных слов, ссылки на мой верный, как пес, Тезаурус[3]
и целую упаковку красных ручек. Добавишь слово «бип» на страницу и случайно добавишь технологический подтекст, хотя автор ничего подобного не имел в виду.