Его губы едва касаются моей щеки, слегка поглаживая мою кожу. И пусть это касание было мимолетно, я кое-что вспомнила. Я вспомнила поцелуй так много лет назад.
– Вивьен, я не могу дождаться, чтобы показать тебе возможности, – говорит он, словно спустя столько лет это нормальное приветствие.
– Ной?
– У нас будет уйма времени на то, чтобы все вспомнить, я помогу тебе изучить варианты.
– Варианты?
– Да, варианты создания твоего собственного Рая.
Я полна морфина, всемирного наркотика, так что, увы, у меня не вышло голливудской реакции на происходящее. К моей голове и шее прикреплен металлический ореол, устремляющий мой взгляд в круглую лампу на белом потолке, а прямо под мой подбородок заправлена белая простыня. Пытаясь рассмотреть комнату, я увидела еще кое-что белое. Мужчина с трубками сообщает какие-то медицинские термины кому-то вне поля моего зрения. Его раздутые бледные щеки и округлый нос напомнили мне кого-то по имени О’Брайен, или Мак-Афи, или Каллахан. Знаете, он выглядел очень по-ирландски.
Пульсирует каждый нерв моего тела, а монитор над головой воет, словно сирена, взывая к мужчине нажать на мигающие кнопки. А эти белые стены, белое одеяло, белые простыни, эта трубка с жидкостью, которую они подсоединили к моим венам, их лекарства, их шепот, эти цилиндры, заключающие меня в гипсовый каркас, – все это, все, каждое слово, душит меня этой суровой реальностью. До чего же мне хотелось вернуться к живописному мосту. В му'ках я попыталась закусить губу; оказалось, я не могу сделать даже этого.
Предположительно ирландец приложил два пальца к моему оголенному запястью и изучил мои открытые глаза.
– Я твой медбрат, милочка. Седативные и болеутоляющие снова подействуют через пару секунд. Успокойся, дорогуша. Давай вместе считать.
Восемь. Дыши.
Семь. Дыши.
Шесть. Не забывай дышать.
Пять.
Четыре.
И три, милая.
Два.
Один.
Один, дыши, успокойся, милая.
Меня действительно накрыла теплая волна:
Медбрат, по-видимому удовлетворившись результатом подсчета моего пульса, легкими ударами прошелся мокрой прохладной ватой по уголкам моих глаз.
– Ну, привет. Мы и не думали, что ты сегодня проснешься, – сказал он.
– Что случилось? – удалось пробормотать мне сквозь сомкнутые губы.
Мужчина рассмеялся. О, это был искренний, раскатистый смех, а его широкие, полные плечи пружинили и тряслись, словно желе.
– Ухуууу, уууухуууу, уууу, хаааа, так, значит, у нас здесь юмористка, – сказал он, проверяя зажим на моем пальце, делая какие-то пометки и глядя на диаграмму, зажатую между его мягким пузом и левым запястьем.
– Мммм, – промычала я в ответ.
– Милая, ты проделала огромную работу над собой, дорогуша. Пришлось подраться со старым добрым грузовиком, а? Разве мама не говорила, что все они сделаны из стали? Ты просто прелесть, дорогуша, прелесть.
Стоп! Я что, в какой-то южной больнице? Но если так, то он должен был сказать: «Тебя покорежило, подруга, но я спас тебе жизнь». Последнее, что я помню, – это то, как я, словно чертов зомби, бросилась под колеса грузовика.
– Где я?
Казалось, я провела минут десять, пытаясь выдавить из себя этот вопрос.
– Ты в больнице штата Массачусетс, дорогая. В старой доброй реанимации. Ты здесь уже сутки. Сегодня среда. Ммммхммм. Доктора оперировали тебя целых десять часов. И, я думаю, они довольно хорошо справились.
– Откуда (кашель) (пауза) (вздох). Вы (пауза) (пауза). Родом?
– Так вот что тебя беспокоит? Откуда старый добрый я родом? Ну разве ты не прелесть? Самая что ни на есть прелесть.
Я моргаю. Медленно. Размеренно. Моргаю. Разговоры, оказывается, требуют ядерной энергии на этой стороне белых огней.