Невероятное путешествие Вивьен Маршалл

Тенере стала настоящим живым маяком; это первый или последний ориентир для тех, кто перебирается из Агадеса в Билму и наоборот. У подножия дерева часто отдыхают птицы. Замечая акацию издалека, они прилетают, чтобы обрести убежище, воду и зеленую листву. К сожалению, их ждет лишь смерть. Это не мираж, но и не оазис, где горлицы, вороны и назойливые воробьи смогут напиться.

Выдержка из статьи начальника A.M.M. Мишель Лесурд, Служба центральных дел Саньярен, 12 мая 1939 г.

…Не оазис, где горлицы, вороны и назойливые воробьи смогут напиться… Тем не менее поэзия этого военного наблюдения стала ростком, что побуждает к глубоким раздумьям в этой немой, пустой сцене. Я всегда думала, что Ной и есть то одинокое печальное дерево в пустыне. Я распечатала целую страницу безжизненной растительности и приколола ее к стене над своим столом, заставленным книжками. Я каждый день рассматривала картинку и думала о том давно исчезнувшем дереве, о том, как одиноко ему было без других деревьев, и том, что в его ветви впивались лишь когти стервятников. А может, я представляла себе Ноя, угрюмо сидящего на сломанной ветке.

Я снова встретила его на мосту.

– Ты его душа? Душа Ноя? Все это происходит в моем воображении?

– Не переживай, это я, Вивьен. Даже если все это тебе мерещится, иллюзии имеют лечебное свойство. Но это происходит на самом деле.

– Тогда что это? Сон?

– Не совсем. Нет.

– Я умерла, Ной?

– Пока нет.

– Я умру, верно?

– О, ты обязательно умрешь.

– В смысле, я умру сейчас, очень скоро?

– Скорее всего.

– Когда?

– Сложно сказать. Это не мне решать.

– А кому тогда? Кто решает?

– Что ж, нет кого-то конкретного. В некоторой мере ты тоже решаешь.

– Но все равно скоро. Ты сказал «скоро».

– Вероятнее всего, очень скоро.

Очень скоро. Я умру. Вот как он говорит об этом. Будто нет ничего более обыденного. Словно мы готовим ужин и я спросила, не осталось ли чеснока, и ему пришлось сказать голую правду: «Немного, только один зубчик, прости». Будто я совсем не скучала по нему с самой аварии: целых двадцать лет.

Честно говоря, сперва я решила, что меня все устраивает. Значит, я скоро умру. На самом деле это даже хорошо. Мне нравится этот мост, нравятся эти деревья, это небо, эти звезды. Мне нравится быть здесь, с ним. Нравится видеть его снова на ногах. Прошло так много времени. Столько лет. В последний раз, когда я видела Ноя, у него были атрофированы ноги и мы были так молоды.

И тут ко мне пришло ужасное осознание: я скоро умру. Что будет с моим восьмилетним сыном? Кто будет поддерживать его в сложные моменты? Кто будет его растить? Кто будет учить его жизни, удовлетворяя эти бесконечные запросы каждое утро и вечер: «Расскажи еще одну сказочку, мам». Кто еще будет счастлив лишь оттого, что он внимательно слушает? Джек, конечно, сделает все возможное, но он – лишь одна сторона родительского уравнения.

Только на прошлых выходных мы с Айваном нежились в его кроватке, лежа под одеялом с роботами. Я читала ему «Единственного и неповторимого Айвана», и он смеялся над собакой, а когда герою по имени Айван стало грустно, он прослезился. Когда он уснул под мой голос, мое сердце словно защекотали крылышки бабочек лишь от одного вида его небрежных белокурых кудряшек, что приподнимались в ритм с глубоким дыханием. Я тоже задремала, а когда проснулась, одна моя рука онемела под весом моего Айвана, а вторая – держала книжку о другом Айване.

– А что с Айваном? Я не могу его оставить, – сказала я, убирая руки от ограждения мостика.

– Позволь показать кое-что, Виви.

– Ты назвал меня Виви.

– Я всегда называл тебя Виви, Виви.

– Но ты не…

Но это не столь важно, тем более что Ной отвлек меня от этой мысли:

– Виви, спустись с моста.

Мы спрыгнули на холм по ту сторону моста и понеслись по скользкой грязной тропинке меж тех узловатых деревьев. Листья все хихикали, ревели и шелестели во всю мощь.

Мы остановились у травяной двери прямо посреди холма, Ной потянул за ручку, березовую ветку, и мы вошли. Маленькая земляная комнатушка уж очень походила на хижину хоббита. Единственным, что отличало ее от жилища хоббита, было окно во всю стену с видом, насколько я поняла, на днище долины и ручей, что протекал под мостом. Корни, торчащие из низкого земляного потолка, цеплялись за мои волосы, пока я шла к окну. Ожидая снова увидеть внешний мир, я опешила, увидев Айвана, моего сына, он сидел в своей комнате и рассматривал мою фотографию. Не ручей. Не днище долины. Не ветви тех самых деревьев.