Невероятные истории

— Пойдешь? — переспросила Маша.

— Пойду. И не на спор, а просто так. Только не в полночь, потому что родители не пустят, а вот примерно в такое время.

— И сейчас пойдешь? — спросил Юра.

— Нет, сейчас не пойду, потому что невозможно будет проверить, был я там или нет.

При свете луны я увидел, что теперь полностью овладел вниманием Маши. Мы сидели напротив друг друга. Она перекинула метелочку волос с груди на спину, положила локти на стол и слегка подалась ко мне.

— Так что же ты предлагаешь?

Я старался говорить негромко, но мой голос не слушался меня и звенел.

— Очень просто. Завтра днем мы все идем на кладбище, и ты при свидетелях прячешь там в каком-нибудь месте записку. А вечером, когда стемнеет, вы переправляете меня на тот берег и подождете около церкви, а я схожу на кладбище и принесу эту записку.

— И не побоишься? — спросила Маша.

— Может, и побоюсь, а все равно принесу, — гордо ответил я и вслух припомнил вычитанную где-то фразу: — Храбрый не тот, кто ничего не боится, а тот, кто умеет побороть свой страх.

— Думаешь, что поборешь? — спросил Игнат.

— Поборю. Со мной такое уже бывало. — Тут я приврал.

Вдруг Юра, сидевший рядом со мной, протянул через стол руку Маше.

— На что спорим, что Димка записку не принесет? До кладбища, может быть, дойдет, а искать записку — у него пороха не хватит.

Маша посмотрела на меня.

— Ну, ты как? Думаешь, хватит пороха?

— Конечно хватит, — небрежно ответил я.

Маша вложила свою руку в Юрину ладонь.

— Знаешь, на что спорим? Если ты проиграешь, ты будешь в течение часа ходить по деревне и говорить каждому встречному: «Здравствуйте! Я — недоверчивый дурак». А если я проиграю, я буду говорить: «Здравствуйте! Я доверчивая дура».

— Идет! — согласился Юра. — Игнат, разними!

В тот вечер я долго не мог уснуть. Меня распирало от сознания моего великого торжества. Мне вспоминалось, с каким вниманием Маша впервые за несколько месяцев смотрела на меня при лунном свете, вспоминалось, что она теперь разговаривала со мной не просто как с равным, а как с человеком, достойным особого внимания. О кладбище я почти не думал. За эти недели мне пришлось несколько раз пройти через него, потому что за ним тянулся лес, куда мы ходили по ягоды и по грибы. Проходили мы там всегда днем и, как правило, всей нашей компанией, и я не видел в нем ничего страшного. Теперь я сознавал, что ночью мне там будет не по себе, но это казалось пустяком по сравнению с таким прекрасным моментом: я возвращаюсь к ожидающим меня ребятам, бесстрастный, невозмутимый, вручаю Маше записку и произношу только два слова: «Вот! Получи!»

Аллея, ведущая к кладбищу, была длиной метров в полтораста, и здесь было какое-то удивительное сказочное освещение. Кроны старых лип почти смыкались над нашими головами, но солнце пробивалось сквозь листву, покрывая немощеную, но ровную дорогу множеством золотистых пятнышек. Мои спутники были одеты по-разному: на Маше была синяя юбка и голубая кофточка, на тонконогом Юре — коричневые шорты и полосатая с короткими рукавами рубашка навыпуск, на плечистом Игнате — грязно-белая майка и серые брюки, на Фае с Нюшкой — одинаковые ситцевые платья, розовые с белым горошком, — и при всем этом мне казалось, что все одеты почти одинаково, потому что все были, как и дорога, покрыты бесчисленными солнечными зайчиками. На дороге эти зайчики лишь слегка шевелились, потому что ветер колебал листву, но мы шагали, мы двигались, и от этого десятки зайчиков непрерывно ползали по каждому из нас — по голове, по плечам, по спине…

— Сейчас тут очень приятно прогуливаться, — сказал Юра. — А вот каково будет Димке идти здесь вечером в потемках!

— Дим, а Дим! — проговорила Фая. — А у нас тут на кладбище один отравленный грибами лежит. Игнат, ты не знаешь, бригадиру Шатову вскрытие делали перед тем как похоронить?

— Вроде не делали, — сказал Игнат.

— Вот то-то и оно! — продолжала Файка. — Может, его тоже живьем похоронили, и он теперь перевернутый лежит.

— А ну-ка, довольно вам! — прикрикнула Маша и обратилась ко мне: — Ты не слушай их. Они тебя нарочно запугивают, чтобы ты струсил и не пошел.

— Ну, и пусть запугивают, — сказал я беспечным тоном, хотя у меня что-то немножко съежилось внутри.

После окрика Маши Юра, Игнат и Файка перестали меня пугать, но ненадолго. Аллея кончилась у самых ворот кладбища, створок на них не было, просто два невысоких столба, а на них перекладина с деревянным крестом. Тут Игнат остановился.

— Вот гляди, — сказал он мне. — Здесь Нина Климова удавилась.

— Ага, — подтвердила Фая. — Она из дому маленькую лестницу принесла.

— А потом спрыгнула, — закончила Нюшка.

— А где ее жениха могила? — спросила Маша.

— На том конце кладбища, — ответил Игнат. — Там не повесишься; ни единого деревца.

Мы постояли немного, поговорили о самоубийце. Юра и Маша сказали, что эта Климова, должно быть, помешалась, если задумала покончить с собой именно здесь да еще тащить из дома лестницу. Игнат подтвердил, что она после смерти любимого была «какая-то не в себе».

— А где ее самою похоронили? — спросил я.