Я в задумчивости уставилась на рейнджера:
— Что такое «эльсвейрский двойной»?
Бишоп оторвался от чтения письма:
— Это когда женщину поворачиваешь к себе боком, закидываешь ее ногу себе на плечо, а пальцами… Погоди, а ты откуда это взяла?
— Да так… В памяти всплыло… — я поспешила убрать письмо из гильдии подальше от подозрительного взгляда рейнджера, а то опять распсихуется. — Что там дальше?..
В последнем конверте оказалась одна короткая записка, заляпанная чернилами и написанная ужасным почерком:
Я устало вздохнула:
— Сколько можно говорить, что я — не врач. И уж тем более не фармацевт. Я нейробиолог, в конце концов. Ладно, посмотрю, что можно сделать…
На мою реплику никто не ответил — рейнджер куда-то испарился, а я стояла одна за валуном с бумажками в руках. Хм… Ну по крайней мере, есть туалетная бумага — не пропадать же добру…
Когда спустя час телега тронулась с места, я сидела на дне повозки в тщетной надежде укрыться от пронизывающего ветра. Казалось, он задувал со всех сторон, и пальцы уже не слушались — я пыталась поработать со своими записями и разобраться в новой теории.
Скайрим живет по своим законам, но Скайрим — это всего лишь программа. А раз мы в программе, то выходит, что и мы с Кречетом и остальными подключенными — лишь строчки кода? Тогда чем же мы отличаемся от неписей? Не сказать, что меня радовала перспектива свести собственное сознание, душу и (что там еще бывает у человека?) до простого программного кода, но по крайней мере это давало надежду на возвращение. Игра-не игра, параллельный мир-не параллельный — если есть программный код, значит его можно редактировать. Остается вопрос: как это делать…
На плечи мне легла тяжесть, заставив вздрогнуть. Терпеть не могу, когда прерывают во время работы: кому там жить надоело? Рядом стоял Бишоп и дышал на замерзшие ладони — его медвежья шкура лежала на моих плечах.
— А сам-то не замерзнешь?
— Я — крепкий малый, — хмуро ответил он. — Согреюсь на охоте.