Невероятные приключения циников в Скайриме

Норд тяжело вздохнул, поняв, что все увещевания прошли мимо моих ушей, и махнул следовать за ним. В городской конюшне оказалось лишь две свободных повозки — остальные были экспроприированы для военных нужд. Нам предложили двух запряженных лошадей, раз мы пришли с Ралофом, которого здесь знали и уважали, но после того, как я взбунтовалась против езды верхом, один ямщик согласился подвезти нас до Винтерхолда, но запросил двойную сумму. Дескать, холодно там. И медведей много. Бишоп шипел, ругался и плевался, когда отсчитывал золото, а под конец клятвенно пообещал включить все потраченное в сумму оплаты его услуг. Пришлось согласиться — свои деньги я берегла, а с рейнджером пусть Кречет расплачивается. Хоть золотом, хоть натурой. В смысле яйцами. Мы погрузили вещи в повозку, и я сердечно поблагодарила Ралофа, обняв его на прощание. Видимо, дружеские объятия тут не в ходу — норд покраснел до корней светлых волос, кашлянул и неловко благословил на прощание. Мы с Бишопом забрались в телегу и отъехали. Я не стала дожидаться, когда холод усилится, а сразу развернула добытую рейнджером медвежью шкуру и окуклилась в большую мохнатую «медведку».

Следующие несколько дней мы провели в пути. Карнвир все чаще оставался с нами и не уходил далеко на охоту. Лошадь сначала пугалась огромного волка, но потом, видимо, привыкла принимая его за странную собаку-переростка. Бишоп перестал ходить на охоту совсем, а как будто начал пристальнее наблюдать за мной. Иногда я ловила на себе его взгляды, но на любые вопросы он отмалчивался, либо отшучивался так, что говорить не хотелось вовсе. Я же занималась тем, что раз за разом перечитывала свои дневниковые записи, выискивая в них ответ, как вернуться в реал. Пока я точно знаю, что эмоциональное потрясение открывает новое воспоминание и новую игровую фишку в моей голове: сначала это был курсор и индикатор скрытности, сейчас это карта, что будет потом? И как же все-таки снова увидеть реал? Возможно в библиотеке Винтерхолдской коллегии магов есть хоть что-то о перемещениях сознания.

В пути мы провели уже несколько дней. Редкая растительность, которую еще можно было встретить в Виндхельме, постепенно сменилась обледенелыми камнями, а потом и они исчезли, скрывшись под толстым слоем снега. Живность так же исчезла, и мы потихоньку подъедали те запасы, которые брали с собой. Пару раз заночевали в охотничьих стоянках. В одну такую ночь ветер особенно сильно трепал наши подобии палаток — натянутых шкур на паре столбов. Толстый мех Карнвира уже на спасал от лютого холода, а тихая ругань рейнджера у костра говорила, что и Бишопу не удается отдохнуть. Делать нечего: либо мы все околеем поодиночке, либо будем греться народными средствами.

Крикнув рейнджера, я разделась до исподнего, и Бишоп, не упустив возможности отпустить пошлый комментарий, скинул свою броню в доли секунды. Мы залезли в спальный мешок, накидали сверху остальные шкуры, и я прижала к себе смирного волка. Сзади рейнджер взял меня в кольцо. Ветер свистел снаружи; возница громко материл Ралофа и подбрасывал дров в костер, а я только спустя какое-то время почувствовала, что перестала трястись. Кажется, даже сопли в носу оттаяли. Но оттаяли не только они. Что-то упиралось мне в задницу.

— Бишоп…

— М-м…

— Убери его, или отрежу.

— И куда я его дену?

— Не знаю, думай о чем-нибудь отвлеченном.

— Когда рядом голая женщина, думать об отвлеченном? Я что — больной?

— Думай о голых старухах.

— О чем?! С ума со… О… О! Сиськи Кин! — Бишоп содрогнулся, — не говори больше такие мерзости! Это теперь у меня перед глазами… Я не могу перестать об этом думать…

Кажется, рейнджер, что называется, «словил экзистенциальный кризис», а я смогла наконец расслабиться. В конце концов твердое мужское тело грело не хуже чем мохнатое волчье. Я поерзала в руках рейнджера, чем вызвала еще один страдальческий всхлип. Ой, да ладно… Устроившись поудобнее, я даже задремала без снов. Только чувствовала сквозь сон, как иногда подрагивает Карнвир или Бишоп с другой стороны. Все-таки эта парочка очень беспокойно спит. Надо будет заварить успокаивающие отвары из мяты и мелиссы, а откажутся пить — поставим клизмы. Я фыркнула, развеселившись своим мыслям, и позволила им течь в свободном плавании. Калейдоскоп образов, обрывков воспоминаний мягко подхватил меня и увлек в долгожданный сон, на границе которого кто-то, кого я не смогла разглядеть, но кто-то очень родной, сказал «как настоящая лисица… чернобурка…». А после крепче обнял. Не знаю кто это был, но я ему верила.