Невероятные происшествия в женской камере № 3

Утром она поняла, что импровизированную повязку придется снимать и оторвать ее безболезненно не выйдет. С другой стороны, это казалось незначительной проблемой по сравнению со вчерашними страхами: Аня была жива и чувствовала себя вполне нормально. Впрочем, при свете дня все ее переживания казались стыдно нелепыми.

Аня отправилась в туалет и начала разматывать бумагу. Успокоившаяся за ночь рука мгновенно снова налилась огнем. Аня покрылась испариной, отдирая последние слои, но тем не менее справилась. Оглядела руку – она выглядела не очень. Запекшиеся порезы снова начали кровоточить, кожа вокруг них покраснела и опухла. Ане снова стало жалко себя до слез, но она решила не поддаваться – одернула рукав (свитер прошелся по коже наждаком) и отправилась за чаем.

Утро было таким умытым и свежим, что Аня постепенно расслабилась. Мимо окна проносились заиндевевшие деревья и рассыпанные по склонам домики, снег блестел на солнце, на соседней полке маленький ребенок умильно игрался с машинкой, ложечка весело подрагивала в подстаканнике. Аню все больше захватывало ожидание приезда в Москву. Она постоянно сверяла свое состояние с запланированным: ну что, удалось ей уже отвлечься от ненужных проблем и сконцентрироваться на себе, работает Женин рецепт? Ответа она не находила, но у нее было такое приподнятое настроение, что оно заволакивало реальность лучезарным светом. Все впереди обещало быть чистым и прекрасным. В обычной жизни Аня сочла бы такую экзальтацию неестественной, но сейчас не сомневалась, что это проявляется терапевтический эффект.

За первые несколько часов в общежитии она успела попасться вахтеру на курении в неположенном месте, поругаться с тем самым одногруппником, в которого была влюблена, узнать, к своей досаде, что Соня приедет из дома на несколько дней позже, и напиться в малознакомой и неприятной компании старших студентов. Анино намерение разобраться со своей жизнью растворилось в мгновенном стихийном беспорядке.

Сбежав из компании, Аня сидела одна в курилке и мрачно отхлебывала вино из горла. Чистым и прекрасным впереди ничего быть не могло, потому что она сама была испорченной и никчемной. С упоительным садизмом она выдумывала себе обвинения. В очередной раз потянувшись за зажигалкой, она нащупала в кармане коробочку с лезвиями, которую так и не успела выложить. Не раздумывая, Аня торопливо достала одно и полоснула по здоровой руке, потом еще и еще. На этот раз никаких сложных построений у нее в голове не было, Ане хотелось только причинить себе боль, звездануть так, чтобы искры из глаз, танком проехаться, лишь бы пробило толщу ее ненависти к себе. Кровь капала на плиточный пол, но Аня ничего не делала – сидела на подоконнике, привалившись к оконному косяку с опущенной вниз рукой. На этот раз ей очень хотелось, чтобы кто-нибудь застал ее в таком состоянии, желательно, кто-нибудь знакомый, желательно – тот самый одногруппник.

Никто, разумеется, так и не пришел. Спина затекла. Кровь остановилась. Аня слезла с подоконника и, пошатываясь, пошла к себе в комнату.

На следующий день она проснулась с похмельем, но удивительно протрезвленной. Обе руки страшно ныли, но Ане как-то вдруг надоело жалеть себя. Она сходила в аптеку и обработала порезы перекисью. Лезвия выбросила в мусорный контейнер на улице. Навела порядок в комнате и час проветривала ее от табачного дыма, надев на себя все теплые вещи. Курить пошла на улицу, а не на лестницу, куда все бегали тайком.

Стоя на крыльце и затягиваясь сигаретой, Аня думала, что шрамы у нее неминуемо останутся – на ней и обычные синяки плохо заживали, а у таких порезов и подавно не было шансов. Впрочем, она не испытывала ни стыда, ни сентиментальности на этот счет – прошедшая ночь неожиданно обрубила всякое ощущение символизма, которым Аня старалась наделить случившееся. Порезы были просто порезами, и Аня знала, что не будет придавать им значения, как только они перестанут саднить.

Последующие годы доказали, что она переоценила свою беззаботность. Аню беспокоило то, что о ней могли подумать, заметив шрамы, поэтому она довольно быстро приучилась прятать их. Это было не так-то сложно, учитывая, что многие люди оказывались настолько одержимы собой и ненаблюдательны, что не обращали на такие мелочи внимания. Впрочем, это не спасало Аню от томительных минут, например, летом в метро – когда держишься за поручень в людном вагоне, невозможно спрятать руку, – или на приеме у врача. Пару раз случалось такое, как сегодня: иногда посторонние люди все же бывали приметливыми.

Дверь в камеру загремела и открылась, внутрь вошла Майя. Сперва на нее никто не обратил внимания, но тут она громко шмыгнула носом.

– Ты что, плачешь? – спросила Диана, опуская журнал.

Аня выбралась из-под одеяла и рассмотрела Майю получше – та была красной и зареванной. Вместо ответа она всхлипнула.

– Ты чего? – спросила теперь Катя, садясь на кровати.

– Домо-о-ой хочу-у-у! – заливаясь слезами, протянула Майя. Она так и стояла посреди камеры, сжимая в руках белый пакет.

– Куда тебя водили? Что с тобой случилось?!