Невероятные происшествия в женской камере № 3

Ее отец из года в год проводил лето за границей, пока окончательно не переехал в Италию – Аня узнала об этом только несколько месяцев спустя, несмотря на то, что они списывались и раньше. Все это время папа, как обычно, предпочитал рассказывать про младших детей, обходя молчанием этот факт. Впоследствии он, конечно, присылал Ане фотографии нового дома, описывал диковинный итальянский быт и звал в гости, но она не могла отделаться от ощущения, что ей о переезде знать как будто не полагается. То ли отец стал более скрытным с годами, то ли их общение окончательно закостенело на паре-тройке формальных тем, но Аня чувствовала, что с вопросами лучше не лезть. Неизвестно, насколько ее ощущения соответствовали действительности, но она, как обычно не желая доставлять папе неудобства и привыкнув, что их общение не выходит за рамки безопасных разговоров, убедила себя, что так будет лучше. С тех пор она не только не задавала вопросов про Италию – даже название страны не упоминала, ограничиваясь туманным “не в России”.

– Я по делам приехал, и видишь, как совпало, – вздохнул отец. – Сейчас же в Москве выставка проходит. У нас целый стенд на ней. Вот я и приезжал со всеми пообщаться, с новым поставщиком договориться. Принес тебе журнал наш с выставки. А то тебе тут, наверное, совсем читать нечего!

Отец рассмеялся, словно это была остроумная шутка. Аня автоматически улыбнулась и сказала сдержанно:

– У меня есть что читать.

Отец резко оборвал смех и, снова приняв озабоченный вид, повторил:

– Как ты здесь?

– Нормально.

– Нормально… А в камере ты одна сидишь?

– Нет, со мной еще пять человек.

– А они как?

– Они тоже нормальные.

– Я очень за тебя волнуюсь, доченька, – сказал отец и резко подался вперед. На секунду Аня с ужасом подумала, что сейчас он возьмет ее за руку, но если он и собирался это сделать, то в последний момент передумал. Аня отсчитала мысленно две секунды, чтобы ее движение не выглядело слишком невежливым, и убрала руку со стола, для верности зажав ее между коленями.

– У меня все в порядке, – снова сказала она. – Тебе не нужно за меня волноваться.

– Ну все-таки тюрьма – это уже не шутки.

– Это не тюрьма, – поправила Аня.

Папа отмахнулся:

– Да неважно, как это называется. Главное, это уже не просто на твои митинги ходить. Теперь ты будешь на примете. Это уже серьезно.

В Аниной голове разом вспыхнуло столько слов: ей хотелось возмутиться, сказать, что она никогда и не собиралась ограничиваться “несерьезными” методами, что полумеры – это вообще не для нее, что если уж решил бороться, то трудности не должны пугать, – и еще много других вещей разной степени высокопарности. Но она, конечно, ничего не стала говорить. Учитывая, что она столько лет не подпускала отца близко, было бы странно сейчас требовать от него понимания. Аня смиренно напомнила себе, что если кто и виноват, что они угодили в ловушку этой липовой сдержанности, то только она.

– Тебе кажется, что спецприемник – это страшно, – заверила Аня. – На самом деле здесь только спишь и читаешь. Так что не переживай за меня, это всего лишь на десять дней.

– А если в следующий раз тебя посадят на больше? – патетично воскликнул отец.

Аня чуть было не поморщилась, но привычно сдержалась.

– Ну, значит, посижу побольше, – ответила она, мягко улыбаясь.

Отец опять откинулся на спинку стула и оглядел Аню, словно видел впервые.

– Это все тебе мама в голову вбила, – вдруг горько сказал он.

Аня опешила от такого крутого поворота.

– Что мама мне в голову вбила?

– Это у нее такой характер. Непримиримый. Неуживчивый. Она всегда со всеми борется. Помню, я помогал ей устроиться на работу, уже когда мы разошлись. Своего друга просил взять ее. Она пришла, проработала месяц и уволилась. И мне говорит: он меня оскорбил, это было ниже моего достоинства – стерпеть такое. Я потом спрашиваю у друга, что там случилось, а он… Ну, в общем, что сейчас уже рассказывать. Придумала себе что-то и сама обиделась.

От неожиданности у Ани округлились глаза, и она уставилась на отца, позабыв о своей натренированной бесстрастности. Его тирада настолько выбивалась из четко очерченного круга разрешенных тем, что Аня даже не сразу вникла в ее суть.

– При чем здесь вообще мама? – глупо спросила она.

– Прости меня, – вздохнул отец и сделал виноватое лицо. – Я неправильно поступаю, что рассказываю тебе это. И я бы, конечно, никогда не стал рассказывать, если бы не видел, как она влияет на тебя. Но понимаешь, в этом мире побеждают гибкие. Те, кто умеет приспособиться. Твоя мама не такая, и я вижу, как много ты от нее взяла. Это, наверное, и моя вина. Если бы я был рядом, я бы постарался что-то исправить, объяснить тебе, что иногда лучше пойти на компромисс, переждать, а не сразу ввязываться в драку. Но, понимаешь, я не мог быть с тобой рядом, потому что мама в один прекрасный день решила выкинуть из жизни и меня.